Откуда-то вышли на плац грузовики и нас, без особого разбора повезли в какую-то дальнюю школу - обмундировываться.

Каждый стал искать себе шинель по росту, перерывать груду ботинок в поисках нужного размера, зато обмотки, о которых я знал лишь по книгам да понаслышке, отпускались почему-то под расписку. И странное дело! Некоторые быстро и споро справились с ними, у меня же они то и дело сползали по штанинам то по очереди, то обе сразу...

–  Простите, а как будет с нашими пальто?

–  Проще простого. Вложите записки с адресом... только чтобы адресат был верный. Куда-куда? В карман, конечно.

В груде направляемых нами вещей было и мое зимнее пальто с бобром. Первое из тех, что я сшил себе в жизни.

Не знаю, как другие, а я своего пальто так и не увидел.

Мелочь - в свете мировых событий. Но характерная. Где и воровать, как не на войне, да при разрухе?

–  Выходи строиться. Едем на Киевский вокзал, там и получим вооружение. К утру быть на месте. Ясно?

Ящики с винтовками лежали на полу. Уже открытыми. На винтовках лежал толстый слой масла. Тряпок не было. Поезд шел медленно, с многочисленными стоянками, но под утро мы выгрузились у лесной поляны, куда уже завезли котлы с кашей.

Стоял погожий осенний день. Синее небо, ели, сосны, живительный воздух. Можно было осмотреться. Одетые по форме, то есть одинаково, мы сильно различались по возрасту, роду занятий, степени интеллигентности, поведению и многим прочим качествам. Далеко не все были коммунистами. Многие, как и я, партийных билетов не имели, да и не могли иметь по своей причастности к репрессированным родственникам, друзьям и прочим категориям "политического недоверия".

–  Теперь все вы - и правые, и виноватые, - как сказал нам неизменный для всякого воинского формирования комиссар, - члены единого коммунистического сообщества.

Сам он нашел эту формулу или она была найдена и цензурована на каких-нибудь верхах?

Показалась легковая машина, сделала круг по поляне и остановилась на ее середине. Из машины вышел высокий статный командир в чине полковника. Он оказался комиссаром дивизии. Мы сомкнулись вокруг него, и он начал речь. Помню ее почти дословно.

–  Первым делом, конечно, здравствуйте, товарищи красноармейцы. А коли среди вас и командиры отыщутся, то и им здравствуйте. Представлюсь: я комиссар дивизии Мешков. Такая вот мягкая русская фамилия. Дивизия же моя называется Первой гвардейской мотострелковой дивизией. Можете гордиться. Хоть и не вы заработали. Молодцы, что пришли к нам на пополнение. Людишек у нас маловато, и сколько вас ни есть - все ко двору. Значит, с прибытием вас. Оставлю здесь капитана, который поможет вам разобраться. Инструкции у него яснее ясного. Бывайте.

Капитан:

–  Говорят, тут у вас пулеметная команда сформировалась. Кто хозяин?

–  Я, товарищ капитан. Оглядел, поморщился.

–  Приказано поставить вас на охрану командира дивизии Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова. Довооружение на месте. Володя, проводи.

Послышался отдаленный расстоянием пушечный выстрел и вслед за ним воздушное трепетанье.

–  Немец проснулся, - сказал капитан. - Пошли, ребята. Да не стройтесь вы. Не Хамовницкий плац. Стало яснее ясного. Мы попали на фронт.

Отвлекусь ненадолго ради повести о полковнике Мешкове. Разбередили воспоминания. Признаться по совести, я, как и все знакомые мне строевые офицеры, недолюбливал политруков - от мала до велика. И я, разумеется, вместе с теми, кто за отмену всего этого противоестественного института. Но сейчас речь о комиссаре Мешкове.

В окопы он не ходил, дальше штабов не ездил. Так что увидел я его уже на должности помощника начальника штаба полка летом 1942 года. Под Юхновом.

Позади были Наро-Фоминск, Боровск, Медынь, Мятлево. От четырех пулеметных рот - и то еле-еле - была сформирована одна, а меня взял к себе в помощники начальника штаба 1-го гвардейского мотострелкового полка капитан Петр Федорович Бородок. Шли бои, в штабе были немногие: переводчик с немецкого, наш постоянный ОД (отв. дежурный), ПНШ-5 (шифровальщик), два писаря да я.

Переводчик, кандидат математических наук был прекрасным, милым человеком. Впервые, и именно по нему, увидел я, как можно играть в шахматы на двух-трех досках, сидя в дальнем углу и уткнувшись в книгу. Да еще и "Простите, капитан, в названной вами клетке уже разместился слон". И Гете наизусть, и французская роё51е. Но уж и нескладен он был! Сколько ни поправляй на нем снаряжение, сколько он сам в том же самом ни старался все, включая портупею, сидело на нем вкось и вкривь. А тут еще и переводы не начались.