Не то, чтобы он был воинствующим атеистом, вовсе нет. Креван был крещён в католическую веру, в детстве регулярно посещал местную церковь и даже получал от этого удовольствие. Но с годами, особенно с началом самостоятельной жизни, вера отошла на второй план. Она не умерла, скорее, стала чем-то более личным, скрытым от взглядов окружающих. Именно поэтому Креван на дух не переносил Церковь Пятидесятников (он не называл её церковью — всегда только сектой), он не терпел вторжения в личное пространство, тем паче в столь интимное, как пространство веры.

И, тем не менее, сейчас ему казалось, что мысль о свидании с матерью — это лучшее, что приходило в голову за последнее время. Не стоило откладывать визит в долгий ящик: можно выехать уже завтра, на утреннем автобусе (Креван, хотя и водил автомобиль, был несколько скован за рулем, поэтому на “семейной” “Ибице” ездила Джен). Приняв решение, он с легкой душою заснул. Уже ощущая опускающуюся дремоту, Креван поймал себя на мысли, что за вечер ни разу не проверил газ, краны и дверные запоры. Но это почему-то его совсем не обеспокоило.

Проснулся Креван рано, с предвкушением новых приятных впечатлений от мест знакомых с детства. Какофония, до сих пор властвовавшая в его голове, уступила место слаженным напевам, похожим на кельтские. Они совсем не сводили с ума, а, наоборот, словно звали отправиться скорее в увлекательное путешествие (хотя, если рассуждать здраво, то, что может быть увлекательного в недолгой поездке в деревню в нескольких десятках миль от Белфаста?)

Креван наскоро позавтракал глазуньей с залежавшимся в холодильнике беконом, запил её водой из-под крана и приступил к сборам. Две пары свежих рубашек-шотландок, запасные джинсы, несколько пар носков, смена нижнего белья, два носовых платка, джемпер, как вариант замены повседневному пиджаку. Все это отлично улеглось в небольшую дорожную сумку. Следом отправились паспорт, водительское удостоверение и пара банковских карт. Наличные Креван засунул во внутренний карман своего старого кожаного плаща, который изначально был синим, но за годы носки выцвел и приобрёл голубовато-серый оттенок. На ноги Фланаган, немного поразмыслив, натянул “Мартинсы”, которые обычно таскал в холодные месяцы на толстые шерстяные носки. Критически оглядев себя, Креван решил, что для Бушмилса выглядит слегка вызывающе, но местные жители должны быть привычны к туристическому многообразию в одежде. И хотя сезон практически на исходе, за внесезонного путешественника он вполне сойдёт.

Мельком проверив краны, конфорки и шпингалеты на окнах (почему, ещё каких-то десять часов назад это казалось таким важным?), Креван вприпрыжку сбежал по ступенькам подъезда, распахнул дверь и вышел на улицу. Даже не оглянувшись, чтобы бросить последний (действительно последний) взгляд на облезлый многоквартирник, который за многие годы привык считать своим домом, он быстрым шагом направился к автобусной остановке. Десять минут томительного переступания с ноги на ногу, ещё пятнадцать минут неспешного кружения городского автобуса по пустынным ноябрьским улицам утреннего Белфаста, и Креван прибыл на автовокзал. До отправления ближайшего рейса на Балликастл оставалось больше двух часов, поэтому Фланаган побрёл в уже знакомую по предыдущим ожиданиям закусочную. Следующие два часа он изнывал от нетерпения, поминутно глядя на часы, трижды заказал кофе, но выпил от силы одну чашку. Мобильный сёрфинг, отлично бы скрасивший ожидание в другое время, показался сейчас утомительной работой, и Креван уже через полчаса отчаялся понять хоть что-то из прочитанного. Отложив смартфон, оставшееся время он сумрачно глядел в окно невидящим взглядом. Так, пресно и сонно, потянулись последние часы пребывания Кревана Фланагана в Белфасте.

Как только автобус отъехал от автостанции, настроение Кревана начало меняться к лучшему. В душе вострубили фанфары, сознание погрузилось в сахарную вату эйфории, он чувствовал, что совсем скоро все наладится. Голоса и музыка практически затихли, зато появилось чувство сильного голода. Кляня себя за то, что не догадался купить чего-нибудь в качестве путевого ланча, Креван пообещал себе роскошный обед сразу по прибытии на место. А пока он сидел на своем месте у окна, и, улыбаясь мыслям, рассеяно глазел на проплывавший мимо пейзаж.

В предыдущие дни погода соответствовала времени года: практически без перерыва поливал холодный дождь, подстёгиваемый порывами западного ветра. Температура держалась в пределах 3–5 °C, и, казалось, не сегодня-завтра дождь перейдет в первый осенний снег — мокрый и пробирающий до костей. Но сегодня, словно по принуждению душевного состояния Кревана, погода изменилась к лучшему. Ветер утих, ещё вчера низкая серая пелена облаков истончилась прорехами, сквозь которые в землю вонзались копья солнечных лучей. Мозаика из зелёных пятен, в непрестанном движении, перетекая из тёмного в светлый и обратно, накрывала необъятную равнину, то тут, то там пестрящую заплатами деревень. Креван погрузился в некое подобие транса, полудрёмы. Не сон, но видения прошлого проплывали перед его внутренним взором.

Кревану шесть или семь лет. Он с родителями отправился на велопикник. Уехали из Бушмилса далеко-далеко, чуть ли не в Австралию, про которую Креван прочитал совсем недавно в “Детях капитана Гранта”. Расположились на лугу, неподалёку от небольшой ивовой рощи. Для июля совсем не жарко, солнце то и дело прячется за тучками, которые явно вознамерились собраться в большую компанию и, устроив шумную вечеринку, превратить возвращение семьи Фланаган домой в приключение.

Дует свежий, даже прохладный, ветерок. Матери, кутающейся в отцовскую куртку, всё равно холодно. Она сидит, поджав ноги, на расстеленном шерстяном пледе и чистит сваренные вкрутую яйца для сэндвичей. Отец и сын на капризы летней погоды внимания не обращают — они возятся с футбольным мячом, то перепасовываясь, то стараясь отобрать его друг у друга. Наконец, они устают, и мать зовет их к импровизированному столу. Дает каждому по сэндвичу с яйцом, салатом и курицей, просит мужа открыть бутылку вина и ласково убирает сыну влажные от пота волосы со лба. Все рассаживаются вокруг клетчатой скатерти, в эмалированные кружки разливаются напитки: родителям вино — в маленькие, сыну газировка — в большую. Над лугом плывут голоса, веселые и беззаботные, очень часто раздается смех — здесь царит атмосфера счастья и взаимной любви, какую не встретишь за обычным завтраком на кухне. Прожевав и проглотив последние закуски, все окончательно расслабляются, приваливаются каждый к своему велику и лениво болтают. В какой-то момент беседа замирает, раздаётся раскатистый храп. Отец заснул — даёт знать себя рабочая неделя с её ночными сменами. Мать достаёт из сумки ещё один плед и укрывает ноги отца. Сама начинает убирать с походного стола грязную посуду, упаковывать мусор в полиэтиленовый мешок. Сын встает и идёт исследовать окрестности, в первую очередь, его внимание привлекает роща. Подходит к зарослям плакучей ивы и останавливается в нерешительности. Вокруг тихо, слышен только шорох ветвей и поскрипывание деревьев на ветру. Даже птицы не поют. В глубине рощица погружена в таинственный полумрак, каждый порыв ветра создаёт мельтешение теней. Мальчику кажется, что за деревьями прячется кто-то многоногий, не то спрут, не то гигантский паук. Дожидается какого-нибудь глупого малыша, чтобы заманить в своё логово и расправиться с ним. Креван медленно пятится, хотя и понимает, что никаких чудовищ в рощице нет, и быть не может. Но где-то глубоко, на границе сознания и подсознания, лежит понимание того, что мир вокруг него полон тайн, и спрут, как и паук, могут оказаться вполне реальными. Ещё минуту или две он пристально вглядывается вглубь рощи, потом осторожно оглядывается: не видят ли родители его позора? Но нет, отец по-прежнему дремлет, мать закончила с уборкой, и читает очередной детектив. Креван, бросив последний взгляд на ивы и подавив самоубийственный позыв войти-таки в рощу, разворачивается и быстрым шагом идёт прочь. Не успев пройти и десяти шагов, он видит, как на землю падают первые капли, большие и тяжёлые. Почувствовав, как дождь начинает барабанить по плечам и открытой голове, мальчик переходит на бег. В их маленьком лагере царит сумятица: мать, отбросив книжку, борется с застежкой ремня, фиксирующего большой отцовский зонт на раме велосипеда; отец, уже проснувшийся, но ещё не пришедший в себя, сидит под дождем с осоловелым видом, пытаясь понять — что происходит. Наконец, проснувшись окончательно, он приходит на помощь матери. Через какие-то полминуты зонт раскрыт, а ещё пару мгновений спустя под него буквально влетает Креван. Семья, обнявшись, сидит под зонтом и смотрит, как ливень набирает силу. Мать предлагает устроить забег к ивовой роще и переждать дождь там. Мальчик вздрагивает. Отец задумчиво смотрит в сторону ивняка, хмурится (скорее всего, ему лень куда-то бежать, но сыну чудится тревога в отцовских глазах), потом напускает на себя напуганный вид и шепчет срывающимся голосом: “Плохая идея… Мне кажется, там кто-то прячется. Может быть, это кролик или мышь, но что если это кракен или гигантский паук? Вот будет потеха!” Креван не верит своим ушам (что такое “кракен” он не знает, а спросив позднее у матери, будет поражен ещё раз) — неужели отец тоже что-то чувствует?! Но, заглянув в его глаза, сын видит там озорные искорки и понимает, что отец дурачится. Мальчик фыркает с явным облегчением, мать хихикает. Отец до последнего пытается сохранить озабоченно-серьёзное выражение лица, мать с сыном, видя это, смеются ещё сильнее. Отец не выдерживает, сдаётся и хохочет до слез. Многоголосый смех перекрывает даже шум ливня. Креван всхлипывает, вытирает глаза рукой, ещё теснее прижимается к родителям и думает, что вот он — момент наивысшего счастья…

Креван сидел в пассажирском кресле, вытянув ноги, свесив голову набок, заложив левую руку подмышку, а ладонь правой под щёку. Он уже не грезил, просто спал. Однако картины прошлого продолжали посещать его.

Кревану четырнадцать лет и у него плохое настроение. Вечер пятницы испорчен начисто, перечеркнут, скомкан и разорван на клочки. Всё из-за родителей. Что за дурацкая манера ходить в кино, когда есть ТВ? И если вы так любите таскаться по всяким отстойникам, типа кинотеатров, то зачем заводить столько детей? Креван хмуро посмотрел в окно. Весенний вечер. Погода стоит та ещё. С утра опускается туман, который вроде как должен предвещать солнечный день, так нет же — туман держится до вечера, на улице сыро и промозгло. Не спасает даже утепленная куртка. Не Белфаст, а какой-то долбаный Лондон. Зато к ночи разъяснивается, светят большие звезды, но холод стоит собачий. Но даже в такую погоду мало кто желает сидеть дома (в трехэтажке напротив горит всего два окна). Креван точно не желает. С утра позвонил Кристоф, предложил вечерком, в районе пяти-шести часов поехать в “Виктория-Сквер”5. Мол, поиграем на автоматах, может, чуть-чуть пива выпьем (Кристоф выглядел старше своих пятнадцати, и иногда ему удавалось взять пару бутылок эля без требования предъявить удостоверение личности). Если честно, игра на автоматах, не слишком увлекала Кревана, да и пиво он не любил (выпиваешь бутылку горькой дряни, а после нужно заедать её другой дрянью, чтобы родители не учуяли). Главной причиной, по которой он таскался в “Викторию” с Кристофом и другими ребятами, была возможность поглазеть на девчонок, а может быть (пока это были только мечты) даже познакомиться с какой-нибудь красоткой, из тех, что гуляют по вечерам без родителей. Другие ребята запросто знакомились с девчонками и даже флиртовали напропалую. Для Кревана же любой вербальный контакт с ровесницей противоположного пола был сродни инопланетному: плохо представляешь, что за диковина стоит перед тобой, на каком языке с нею нужно разговаривать, и не испепелит ли она тебя высокомерным взглядом, словно бластером в следующий момент. Конечно, когда Фланаган с компанией болтался вечерами по улицам своего района, он, как и все остальные, неправдоподобно врал о своих любовных похождениях, втайне мечтая, что хотя бы один процент историй из ста окажется реальностью. Но фантазии так и оставались фантазиями на все сто процентов. И всё же, может быть, именно сегодня удача планировала щедро одарить Кревана знакомством (а может, и чем-то получше) с какой-нибудь прекрасной незнакомкой, но…