Черкащенко неожиданно нагнулся к корзине, извлек смятый лист, расправил и, глядя в глаза Реброву, выдохнул:

– Ух ты!..
– протянул лист Реброву.
– Возьми! Хочешь жги, хочешь, что хочешь... Черт их знает, кто в моей корзине копается... под моих людей копает...

Ребров оценил расположение предправления, сдавленно поблагодарил.

– Насчет поездки в Цюрих...
– зазвонил телефон. Городской. Черкащенко рявкнул в микрофон:

– Слушаю!..
– и сразу сбавил тон.
– Ты... дорогая... Три карата?.. Ух ты!..
– Положил трубку, вызвал секретаря.
– Отправьте Колю к жене. На фабрику, он знает, пусть забросит ее домой.

Снова ожил телефон под гербом.

– Блядь!
– выругался предправления.
– Вот так работаем, как каторжные... Могу же я обедать?.. Мать их так, - подумал.
– Насчет Цюриха... поедет Чугунов, он уже в возрасте, ты успеешь.
– Встал, подошел к сейфу, отпер, в стальном зеве пачки валюты. Взял несколько купюр, протянул Реброву.
– Матери на лекарства. Насчет болтовни не предупреждаю не мальчик. И спасибо за дочку. Дура дурой, а одни пятерки на приемных экзаменах. Кланяйся отцу. Крепко институт держит, молодец. Отец с матерью по-прежнему живут?..

Вопрос остался без ответа. Предправления пригвоздил скрипучим нравоучением:

– Значит, договорились... приходишь со своим мнением, уходишь с нашим, - и, желая сгладить резкость, продолжил: - Регион у тебя нищенский, жалкий, перевести тебя, что ли, в Европу?..

– Спасибо, - неловко поклонился Ребров.

– Ну иди... иди...
– устало напутствовал Черкащенко, - думаете, дураки наверху... жлобы, тупицы... Наверху, брат, такую системку отладили... Ух ты! Иди!
– неожиданно сухо завершил Черкащенко.

Некогда красивая, а теперь оплывшая дама села в черную "Волгу", обратилась к водителю:

– Коля! Заедем в ГУМ, в секцию... потом на Грановского пакет возьмем и на Сивцев Вражек, оправу Тихон Степанычу заберу...

Безотказный мордастый Коля послушно врубил движок. Дама на заднем сидении вывалила на гладкий плюш драгоценности, перебирала кольца и цепочки ухоженными пальцами.

Неожиданно Коля тормознул, одно из украшений слетело с сиденья под ноги жене Черкащенко.

– Коля!
– Гневно взвизгнула дама и, несмотря на вальяжность, нырнула вниз.

Водитель припарковал машину к бордюру и терпеливо ждал завершения поисков.

В кабинете на Старой площади Сановник, разговаривающий с Черкащенко, нудно, без выражения, внушал Седому, стоя перед раскрытым сейфом:

– Товарищи из Польши вернули долг... Шестьсот тысяч, - сжал двумя пальцами пачку долларов.
– Притащили вчера твои орлы из гостиницы в Плотниковом переулке. Сколько раз просил партайгеноссе помещать на наши счета там... нет, обязательно сюда приволокут...

– Не проблема, - ожил Седой, - только скажите куда, я переброшу...

– Куда?.. Куда?..
– Сановник раздраженно отбивал пальцами дробь.

– Головная боль лишняя... Теперь мерекай, - посмотрел на портрет генсека над головой.

Седой перехватил взгляд, неожиданно, сам не успев испугаться, вопросил, кивнув на портрет:

– А он знает?

Сановник сглотнул слюну, посмотрел за окно долгим взглядом, с трудом приходя в себя, прогнусавил:

– Дождина который день... охота срывается...

– Дождь - это точно...
– поддержал Седой, не понимая, как он, битый-перебитый, сумел так вляпаться, поднялся, у двери с трудом выжал из себя:

– Не пойму... с чего это?..

– Вы о чем?
– деловито перебирая бумаги, осведомился накрепко оградившийся чиновной броней Сановник.

– Да так...
– неопределенно буркнул седоголовый.
– Значит, как надумаете куда и сколько, только скажите...

Сановник поморщился.

– Что-то не так?
– Седой уже положил ладонь на ручку двери.

– Так... все так... голос у тебя больно громкий, пронзительный... стены буравит...

– А кого здесь бояться?
– недоумевал Седой.
– Здесь все свои... Все на доверии. Наши люди!

– Наши!
– поддержал Сановник, губы скривились улыбкой, явившей странную смесь властности, корыстолюбия, трусости и, как ни странно, мальчишества.

Сановник поднял трубку... Телефон с гербом ожил в кабинете Черкащенко.

– Нужно место на выезд, - сказал Сановник, - на постоянку...

– Подумаю.
– Черкащенко привычно возил пепельницу по столу.

– На раздумья времени нет, - надавил Сановник и, опасаясь перебора, уже по-доброму дожал, - нет времени, Тихон Степаныч. И еще... у меня тут внезапно сумма образовалась... нельзя ли по Вашим каналам...