— Плавает…, - Уля, хихикнув, хотела повторить мудрость от Буллига, но вовремя спохватилась — негоже графине такими словами бросаться. Так вот, привыкнет, забудется как-нибудь, и ляпнет при Гортензии или Каре. Выслушивай потом, — Ничего. Это я так, — посмотрела она на вновь залившегося краской кавалерийского офицера, — Продолжай.

— Да продолжать-то больше и нечего, — жуя сказала охранница, — Соли немного. Ну и сами подводы с лошадьми. Ещё около полусотни рабов и рабынь, я точно не считала. Рабы хорошие, довольно сильные и молодые. Рабыни тоже молодые, но это, тут, сами понимаете, их и для утех использовали…

— С этим понятно, — кивнула Уля, — Что предлагаешь взять с собой, а что оставить?

— Так всё надо брать, госпожа. Подвод много, а если их не хватит, то на рабов нагрузим.

Уля посмотрела на капитанов, ожидая услышать их мнение. Нойм выразил согласие кивком, а его товарищ, похоже, и не слышал последних слов. Видимо, переживал над тем, как он опросиоволосился перед графиней.

— Нам ещё гостей встречать в Вейнаге, — напомнил себе и остальным Нойм, — Пойду, дам команду, чтобы грузились.

В особняке стояла тишина, как буд-то в нём никого, кроме него и посапывающей на кровати Веды, не было.

Олег уже привык, что во время пребывания баронессы Ленер у него в гостях, прислуга, казалось, забывала даже дышать, не желая привлечь к себе её внимания.

И ведь не скажешь, что Веда была жестока или несправедлива. Скорее, наоборот. Она никогда не наказывала без вины, и никогда не прибегала к каким-нибудь экзотическим видам наказания.

Но зато, она, казалось, слышала и видела всё, даже сквозь стены. Неотвратимость наказания, вот, пожалуй, то, что приводило его домашнюю прислугу в трепет.

Олег не был мягкотелым, зато некоторый пофигизм у него присутствовал. Поэтому, он вынужден был согласиться с Гортензией, которая, как-то, сказала ему, что если бы не Веда, то его домашние рабы давно бы ему на голову сели.

Посетив уборную и ванную комнату, Олег вернулся в кровать к подруге и прижался к её спине, обхватив руками.

Бывшее когда-то упругим, как резиновый мячик, тело Веды, теперь, после родов и после смены статуса, было мягким и податливым. И, к его собственному удивлению, нравилось ему даже больше.

Гури, мотающийся по герцогству не меньше самого герцога, опять уехал из Пскова, минимум, на полторы декады, и Олег, вернувшись вчера из Распила, застал у себя свою давнюю подругу, наводящую в доме образцовый порядок.

В Распил он ездил вместе с Геллой, чтобы посмотреть, что можно сделать и можно ли сделать вообще, с загубленным токарным станком.

Работника, засунувшего, по-ошибке, шестерёнку не с тем количеством зубцов, и с тупостью не реагировавшим на нарастающий гул, он из списков на казнь вычеркнул, и Гелла, когда её ярость спала, признала, что он это сделал правильно.

Но того работника она отправила в Рудный, копать шахты, пока не отработает долг. И Олег сомневался, что тому на это хватит всей жизни.

Почувствовав его объятия, Веда проснулась и, не открывая глаз, полезла рукой проверять его готовность.

— Олег, пожалуйста, ну ради меня, — упрашивала его баронесса Ленер за завтраком, — Пиима сама не своя уже который день. Плачет. Мне её жалко. Такой удар по её престижу! Пятно! И я ей пообещала, что поговорю с тобой. Что тебе стоит? Кара тебя послушает.

Олег взял ещё одну медовую булочку, которую его повар готовил не просто по вединому рецепту, но и под её непосредственным руководством. Получалось просто объеденье.

Вообще, Веда, надо признать, была потрясающим мастером сладкой выпечки. И, не будь она баронессой и давней подругой герцога, вполне могла бы подняться, став всемирно признанным кондитером. Он так считал и не сильно-то, при этом, шутил.

— Я не хочу в такие дела вмешиваться, ты же знаешь, — сказал он, — Но, раз уж ты так просишь, то ладно.

Иногда Олег внутренне забавлялся, наблюдая, как его бывшая рабыня, считая себя очень хитренькой, пытается им манипулировать. Но находил в себе удовольствие ей в этом подыгрывать.

Веда, будучи, на самом деле, одной из самых первых и близких ему людей в этом мире, была Олегу, по-своему, дорога.

Он и сейчас получил удовольствие, глядя, как она обрадовалась, как счастливо загорелись её глаза.

И это была радость вовсе не от того, что отчисленный из школы сын баронессы Пиимы Фонтер вернётся вновь за парту, сколько от того, что её авторитет среди придворных дам и благородных сплетниц теперь и вовсе достигнет заоблачных высот.