Потому я решил отвлекать ее разговором.

— Расскажи о себе, — я медленно обходил ее стол на первом этаже, а она с противоположной стороны, в обратную сторону.

— О чем, например? — спросила, задумавшись.

— О родителях, к примеру, — я резко перепрыгнул стол, чтобы оказаться рядом, а она под него нырнула. Мы поменялись местами.

Ловко.

— Хм, — она отряхнула юбку. — Я их никогда не видела.

— Ты же говорила они библиотекари, — я напряг память. Я точно помню этот разговор.

— Я тогда говорила о людях, которых считаю своей семьей.

Я замолчал, ожидая, что она продолжит.

— Мне было три, когда один из библиотекарей был в Калгаре, на закупке книг и рукописей. Его занесло на невольничий рынок, где он меня и купил.

У меня все внутри остыло до нуля.

— У меня даже клеймо есть, — она подняла подол платья, поставила ногу на стул и отвернула край штанины. На щиколотке был ожог в форме треугольника.

Азарт охоты как-то выветрился. Потому я спокойно подошел, и провел пальцем по граням.

— Тео говорил, что пытался вернуть меня родным. Приводил в общину. Но там сказали, что впервые меня видят. Потому забрал с собой, за что я ему вечно благодарна. Не знаю, что со мной было бы, не будь у него топографического кретинизма, и он не попал на закрытый рынок.

— Тео? — меня кольнуло смутное подозрение.

— Теодор Дюран. Твой отец.

Сказать, что я был шокирован, это ничего не сказать.

Теперь мне понятно, почему она искренне верит в святость этого человека. Ей повезло попасть на единственный хороший поступок этого засранца, и (о чудо!) я ему за это благодарен.

Выходит это все произошло, когда мне было два года. Не помню, чтобы мама говорила, что отец привез мне «сестренку».

Я усадил ее на стол, ставя руки по обе стороны от нее, и пристально посмотрел в глаза:

— Что было потом?

— После того, как привез? — я кивнул.

— Отвез к своему другу в Иилингард, где я осталась жить и собственно познакомилась с Дарионом.

Да, я помню эту историю. В первый же день его заставили нянчить мелкую. Ему тогда было восемнадцать, и это в его планы не входило. В городе он водил ее по парку, когда наткнулся на друзей. Завязался разговор и, само собой, о маленькой девочке забыли. Когда вспомнил, ее и след простыл. До вечера он с друзьями прочесывал город, когда увидел ее на руках у одной леди, заплаканную и всю в шоколаде. Как выяснилось, она зашла в кондитерскую и слопала часть витрины. Он заплатил хозяйке кафе, и битый час втолковывал девочке, что никому нельзя говорить, как они провели день. За молчание, купил ей еще плитку шоколада.

Когда они приехали, отец Дариона зашел проверить, как у них дела.

— А Дарион меня потерял! — доедая шоколадку, обрадовала эльфа Лия.

Как выразился эльф, — «мелкая зараза и шоколадку сожрала, и на меня настучала».

— А потом? — я ждал, когда начнется история про библиотеку.

— А потом, когда мне было шесть, Дар приехал к твоему отцу на обучение. Ну и я за компанию.

— Дарион — библиотекарь? — это показалось мне смешным, и я рассмеялся.

— Нет. Он не доучился, — она поджала губы, — На это все реагировали, примерно, как и ты.

— А ты доучилась?

— Как видишь, — она улыбнулась, рассматривая мою повязку.

— Но, не у моего отца, — продолжил.

Она вскинула глаза на меня, в которых понемногу прибывала влага.

Черт.

— Ты так сказал, будто бы рад этому…, - уголки ее губ, грустно опустились, а лоб нахмурился.

— Нет, я просто констатировал факт.

— Элиот.

М? Я весь внимание.

— Поговори со мной. Ты изменишь свое мнение, на его счет, — она так смотрела мне в глаза, будто я должен покаяться.

— С чего ты взяла, что мне нужно менять свое мнение?

Она молчала. Долго смотрела мне в глаза, затем сползла со стола и отошла.

— Потому что он не заслуживает ненависти от сына, которого любил больше жизни, — и уже поднимаясь по лестнице, добавила, не оборачиваясь, — Доброй ночи, Элиот.

У меня ком в горле встал.

Что толку говорить, когда я ее героя превращаю в предателя. Может я, и захочу поговорить с ней о нем. Наверное. Когда-нибудь. В глубокой старости, с кучей правнуков на руках. Когда поздно будет что-то менять.

Уйти так я не смог. Не хочу, чтобы она обижалась. И тем более грустила.

Я постучал в дверь ее комнаты, жалея, что она решила снять не ее. Сейчас было бы проще. Она открыла, но не впускала меня.

— Я немного помню его. И эти воспоминания, связанные с ним, я честно могу назвать счастливыми. Но, когда я думаю о том, чего моя семья могла избежать, будь он рядом, все счастливое меркнет. Мне проще ненавидеть и винить его, чем себя.

Мне показалось пауза, возникшая после моих слов, длилась целую вечность. Но затем она открыла дверь шире, и обняла меня.