Павловский деловито кивнул. Опять быстро сообразил, что так он может и спасти свою свою задницу от неминуемого наказания, и даже заслужить поощрение. Но он притормаживал, а времени на убеждение у Вострова не было. Уже слышался вой приближавшихся сирен.

— Действуйте! — решительно крикнул он.

— Да, да, вы правы, — завертелся заведующий.

— А я попробую найти пацана! Может, тогда не выгонят! Где он мог спрятаться? Может, там?

И на глазах у всех бросился в развороченный горящий медблок.

Есть только один способ уйти чисто — сделать так, чтобы тебя считали мертвым.

Время текло мучительно медленно, иссушало душу.

Сначала Филипп сидел, уткнувшись в телевизор, но вместо того, чтобы смотреть его, делал звонки, с кем-то переписывался. Дана слышала и не слышала. Она как будто выпала из жизни.

Потом был еще один звонок. Входящий. После которого Филипп ушел, предупредив ее, чтобы заперлась в номере и заблокировала дверь.

— Никому не открывай и не выходи. Поняла? Жди, скоро будем.

И она снова ждала. Только этот виток ожидания было еще тяжелее перенести. Ее заливало холодом и все дрожало внутри. Где-то там, на грани сознания работал оставленный Филиппом телевизор. Чтобы не сойти с ума от нервов, она стала смотреть на экран. Показывали новости, экстренный выпуск.

Сначала Дана смотрела, и не могла понять.

Слушала и не слышала.

Отдельные слова иглами впивались в мозг. Взрыв… Пожар… Дети. Младшая группа.

Одного не хватает. Одного не хватает. Одного…

Толпа в сквере напротив интерната. Какие-то люди бежали, что-то выкрикивали. Дети! Вой сирен. А кадр перескакивал с толпы в сквере на толпу возле развороченного горящего здания. Одного из блоков интерната.

Это был так страшно. То, чего она все время боялась, настигало ее, раздавливало…

И вдруг она замерла, глядя на экран, словно окаменела. Знакомая высокая фигура, она бы с закрытыми глазами узнала его. Мужчина бросился в горящее здание, и почти сразу вслед за этим прогремел взрыв.

Женщина оглохла. У нее не получалось даже закричать. Вдохнуть не получалось.

Она вдруг поняла, что там произошло. В этом блоке погибли… ее мужчина и сын. Но отказывалась это осознавать. А время замедлилось, бесконечно растянулось.

Слишком жестоко со стороны судьбы было забрать у нее все и сохранить жизнь. Почему она жива до сих пор? Почему, Господи?

Дана всегда была собранной. Ставила себе цели и неуклонно шла к ним, как бы трудно это ни было. Теперь все разом перечеркнулось. Для чего ей жить?

У нее даже не будет могилы.

Это последняя мысль добила ее окончательно.

У нее даже не будет могилы, не будет даже возможности их оплакать. Не будет места, чтобы ее могли с ними рядом похоронить.

Резкий стук в дверь.

Дробный, условный. Она узнала его, но не отреагировала. Зачем?

Снова стук.

— Дана, открой!

Титов. Она встала, подошла к двери, прошептала:

— Уходи, Филипп. Уходи…

— Дана! Открой быстро.

— Уходи, Филипп. Нет смысла.

Секунда злого молчания за дверью, потом он буквально прошипел:

— Открывай, живы они!

— Что… что… что…? — повторяла она бессмысленно. Невозможно. Очень страшно было поверить.

Кинулась трясущимися руками открывать и убирать блокировавший дверную ручку стул.

— Да, да… я сейчас…

Титов влетел в номер мгновенно, сейчас по нему трудно было сказать, что без ноги. Мужчина двигался стремительно. Сразу же выключил телевизор, а потом вихрем прошелся по номеру, уничтожая следы, какие могли бы остаться от них. Собрал пакет.

— Пошли!

— Нет, — попятилась Дана. — Я буду ждать. Максим велел никуда не выходить, пока он не придет.

— Дана, не дури. У меня Сашка в машине.

Дана затрясла головой, нервно сглатывая, это было слишком.

— Что…?

— Не веришь? В окно выгляни, — зло выдавил Титов. — Быстро! Мальчишка в машине один.

Она сорвалась к окну номера бегом. Прямо перед входом в этот гадючник был припаркован внедорожник Филиппа. Она мельком взглянула, увидела беленькую детскую макушку — и все! Слезы застлали глаза.