Еще картинка. Я ругаю отца, обвиняя в смерти матери, кидая ему в лицо письма, которые она регулярно получала, показывая долговое письмо. Злость на его безответственность, беспечность. Он еле сидит. Я хватаю его руками за плечи и резко встряхиваю, заставляя смотреть на себя, требую все бумаги на собственность и денежные вклады. Он безропотно все отдает. Я просматриваю и спрашиваю о долге. Оказалось, что должен только одному — герцогу де Арвиаль. Но какую сумму!

Следующая картинка. Визг горничной. Я забегаю в спальню отца. Он повесился на крюке люстры. На туалетном столике письмо для меня. В нем он винится за свое поведение и смерть нашей матери. Письмо лежало на его дневнике, который он просил прочесть. Также именно на меня оставлял опекунство младших и заботу о графстве. Позже все юридически оформленные бумаги нашла в ящике стола.

Откинулась в кресло. Сегодня я похоронила отца. Мне нет семнадцати лет, а я уже приемная мать двух детей и имею право распоряжаться имуществом. Конечно, корона может назначить опекуна, но навряд ли к нам кто-то согласиться прийти, слишком большие долги, а денег нет. Только на это и уповаю. Бедная Сесиль. Немудрено, что ей совсем не хотелось жить. Родители заделали детей, долги и бросили на руки маленькой девочки. Открыла нижний ящик стола и вытащила бумаги на поместье. Завтра прибудет герцог и потребует от меня долг отца, мне нужно будет что-то предъявить. Скорее всего, он потребует залог. Необходимо продумать линию поведения. С этими мыслями я поднялась в свою спальню. Сейчас вот лягу и подумаю, хорошо подумаю…

Герцог прибыл ближе к обеду. Я успела просмотреть бумаги на дом и небольшое поместье за городом, проконсультироваться у старого юриста, хорошего друга моей матери. Она когда-то встречалась с его сыном, но вышла замуж за моего отца, на свою беду. Покинутый жених через год удачно женился и сейчас благоденствует с семьей. Старый юрист, несмотря на размолвку сына и моей матери, продолжал отечески к ней относиться. Вот и сейчас, осмотрев бумаги, предложил более подходящий вариант, а так же путь, если вдруг герцог откажется.

Еще до того, как герцог вошел в дом, Жанна предупредила меня о его приезде. Я спешно спустилась в холл, но он уже вошел. Это был очень красивый мужчина лет 30 — 33-х. Черные вьющиеся волосы были распущены и ниспадали до лопаток. Огромные острые черные глаза пронизывали как шпага хорошего воина. При этом длиннющие черные ресницы вызвали бы зависть у любой современной модницы с таким наращенным добром. Самое удивительное было то, что обычно люди с черным цветом глаз и волос имеют смуглую кожу, но герцог обладал безупречной белой кожей, хотя, по словам юриста, он был тот еще вояка. Просто удивительно.

Я не успела даже открыть рот, чтобы поприветствовать гостя, как забежали дети, бегавшие в саду, и, испуганно воззрившись на него, прижались с обеих сторон ко мне. Положила руки на их спинки, прижимая детей к себе и, слегка поклонившись, любезно приветствовала:

— Доброе утро, Ваша Светлость.

Герцог внимательно с брезгливостью осмотрел наш холл. Недостаток виднелся на всем: старые потертые оттоманки и напольные ковры, выцветшие портьеры, поцарапанный пол и скрипучие двери. Сколько не мой, а старое оно и есть старое. Он сморщил нос и посмотрел на нас со смесью жалости и пренебрежения. Да, мы птицы не его полета. Я осторожно шепнула детям поклониться и бежать в сад. Они беспрекословно выполнили мою просьбу и оставили нас вдвоем. Герцог, наконец, ответил сквозь зубы:

— Доброе утро, мадемуазель. Мы можем поговорить?

Я согласно кивнула головой и жестом попросила его следовать за мной, направляясь к кабинету:

— Прошу Вас, Ваша Светлость, за мной. — По дороге попросила принести бокал и лучшее вино с фруктами.

Удобно расположившись в кресле напротив моего стола, герцог вначале насмешливо рассматривал обстановку, потом его взгляд переключился на меня, усевшуюся в кресло за рабочим столом. Ничего плохого он не делал, просто молча и в упор наблюдал за мной — эмоциями, движениями, тихими приказами, которые я отдавала лакею, пока последний ставил на стол графин с вином и фрукты. От его взгляда я не находила себе места, хоть внешне это никак и не показывала. Как только дверь захлопнулась за слугой, герцог отпил из бокала и спросил:

— Мадемуазель Сесиль, как Вы собираетесь оплачивать долг отца?

— Также, Ваша Светлость, как и весь прошлый год. — Брови мужчины от удивления поползли вверх. Для меня это стало поистине наградой за все эти разглядывания. Глазками-то основное не увидеть, Ваше Напыщенное Индюшество!

— Не говорите только, что это Вы оплачивали долг все это время! — Пожала плечами:

— Хорошо, не буду об этом говорить, но этого факта не отменить.

— Хм-м, интересно! — он отпил из бокала, склонил голову набок и стал вновь сканировать меня, но уже с интересом, а не с прежним презрением, барабаня тонкими пальцами по деревянному подлокотнику кресла, потом вдруг выдал. — Никогда бы не подумал, что ребенок, тем более девочка, может работать со счетами, знает приход-расход и ведет дом.

На его слова ответила вежливой улыбкой, хотя хотелось рыкнуть от души:

— Знаете, не я такая, жизнь такая, всему научишься, а не захочешь, она же заставит. Меня всему научила мама. Она сама занималась домом и бумагами, когда выгнала экономку за воровство (о связи последней с отцом умолчала, но мне казалось, об этом герцог был осведомлен не хуже нас, семьи). Во время болезни она вынужденно передала дела дома мне, а потом и финансовую отчетность поместья, — холодно ответствовала я. Герцог понял по моему голосу, что мне неприятно вспоминать прошедшее, тем более неприятности связанные с отцом. Поэтому он удовлетворенно качнул головой, допил бокал вина, отставил его и, вставая с кресла, заявил: