Потом оплела его шею руками, быстро скользнула губами по щеке и поцеловала. Нежно и привычно, как если бы целовала его всегда с самого первого поцелуя на виду у каменных львов. Илья притянул ее теснее к себе, обхватил руками тонкое тело, и ладони его скользнули под ее рубашку, касаясь кожи спины. Низко склонился к ней и ощущал, как запотевают очки. И каждое мгновение обрывалась душа в этом их поцелуе. Как он может отпустить ее? Как она может позволить себя отпустить? Они же вдвоем остались – друг у друга. И если бы можно было в поцелуе рассказать о собственной жизни, то он говорил. Лишь бы она только слышала!

Алиса отвернулась от его губ. Несколько мгновений не двигалась, не желая разрывать его объятия. Но обещания надо выполнять.

– Я оставлю тебе ключи от квартиры, - сказала она, отстраняясь. – Все твои бумаги в комнате, на столе.

– Зачем они мне теперь?

– Не знаю, Илья.

– Мы с тобой запутались, верно?

– Отвези меня, пожалуйста, в аэропорт, - упрямо настаивала Алиса.

– Как скажешь, родная, - мягко улыбнулся он и взял ее чемодан.

Пока ехали – не разговаривали. О чем? Лишь урчал мотор да шуршали шины – машины Ильи и проносящихся мимо. Алиса смотрела в окно, ничего не замечая. Она знала, что Илья везет ее в аэропорт, и она должна улететь. Представляла, как сядет в самолет и будет заставлять себя не думать о том, что происходило с ней в Питере. Лучше думать о Соньке – загоревшей и довольной. Дочь – единственное, что есть у нее постоянного и своего. Все остальное – чужое.

Чужой муж, чужая жизнь, чужие поступки.

Без слов вошли в здание аэропорта. Илья катил чемодан, Алиса уверенно шагала рядом. Дошагала до кресел, на которых то тут, то там сидели ожидающие.

– Спасибо, - повернулась она к Илье. – Самолет еще нескоро.

– Я подожду, - ровно ответил он.

– Это долго.

– До регистрации ты от меня не избавишься, Алиса, - отчеканил Макаров.

Она пожала плечами, что-то буркнула неразборчивое себе под нос и уселась, снова надолго замолчав. Илья подкатил к ним чемодан и устроился по соседству. Вытянул руку к ней раскрытой ладонью, будто бы ожидал. Это его ожидание Алиса чувствовала внутри, там, где всегда болело, когда думала о нем. Она отвернулась и стала читать всевозможные вывески. Только чтобы не думать и не чувствовать. И совсем ничего не понимала. Слова проплывали мимо.

Время замерло и не желало смещаться. Оба ждали спасительного отупения, которое никак не наступало. Точно, как и слова, мимо проплывали люди. Они бесконечно что-то говорили, они постоянно что-то говорили, не умолкая ни на минуту. Наверное, это их трагедия – его и ее – жить среди них, видеть их, не нуждаться в них.

Потом ладонь Макарова сжалась в кулак. Медленно переползла на ее колено и снова разжалась. Лицо его больше уже ничего не выражало. И головы к Алисе не поворачивал – но даже этого было не нужно. Напряжение между ними и без того было осязаемо. Между ними никогда в жизни, ни одной ее минуты не было пустоты, сколько бы километров ни разделяло их.

Так они сидели долго. Не выдержав этого напряжения, Алиса вскочила, скинув его руку, и спешно ушла бродить по терминалу. Медленно пила кофе, неторопливо разглядывала витрины, внимательно читала всю информацию, которой делился с пассажирами аэропорт. Потом устала и от своего бесцельного брожения.

– Уезжай, пожалуйста, - попросила она Илью, вернувшись.

Некоторое время он молчал, глядя на нее. Будто бы и, правда, пытался отлепить себя от кресла и исчезнуть. Потом беспомощно проговорил:

– Я не могу.

Она снова села рядом, и снова потянулись бесконечные минуты ожидания. Они приносили с собой злость, желание кричать, успокоение до тех пор, пока снова не появлялась злость. Замкнутый круг, из которого Алиса не видела выхода. Все, на что у нее хватало сил – ждать. Ждать, ждать, ждать, ждать…. Отмечая движение минутной стрелки. Ждать, когда эта пытка закончится.

И тысячу лет она ничему так не радовалась, как объявленной, наконец, регистрации.

Алиса резко поднялась, схватилась за ручку чемодана и посмотрела на Илью.

– Я… я пойду. Мой рейс.

Он вскинулся, будто теперь только осознал, что это конец. Впрочем, так оно и было. Каждую секунду он верил, что она передумает. Не судьба. Встал с кресла, коснулся ее ладони, которой она придерживала свой багаж. Та была мягкой, теплой, чуть дрогнувшей от его прикосновения.

– Можно я иногда буду приезжать к тебе и Соне? – почти не понимая, что несет, проговорил Макаров.

Взгляд ее стал испуганным. Хватила ртом воздух, как когда-то очень давно, в квартире с размытым городом на стене.

– Если хочешь, - хрипло выдохнула она и дернула чемодан.

– Алисаа… - почти простонал Илья и, словно испугавшись того, как дрожит голос, убрал от нее ладонь.

Она ушла. Сосредоточенно топала вперед и глупо прислушивалась, как мягко постукивают колеса ее чемодана. Этот звук заставлял ее идти до конца. До стойки регистрации. Показывать документы, кивать улыбающейся барышне, снова ждать.

Но только она с ужасом осознавала, что ждет вовсе не посадки. Она ждет… все еще ждет слов Ильи. Тех, что он так ей и не сказал. Или сказал, но она не слушала. Она давно перестала его слышать. Отгораживалась от его слов и объяснений. Потому и он перестал говорить. Обо всем, что было важным для него и для них. В своем молчании он позволял ей играть с ним самым жестоким образом, терпел боль, которую она ему причиняла. В то время как она изматывала не только его – но и себя. Будто бы саму себя наказывая. Он молчал, что все понял про Соню. Молчал, о настоящем. Прошлое, только прошлое жило между ними. Прошлое, рождавшее обиду и злость.