– Нет. Он сказал, что ты умерла. Но только ты почему-то живая, при муже и ребенке. Значит, сбежала, воспользовалась случаем. Зачем? Чтобы теперь вернуться?

– Я думала, он знает, что я жива. Я была уверена – он не хочет, чтобы я возвращалась, - тихо говорила Алиса и смотрела мимо Валентины Павловны. – А сейчас… сейчас все вышло случайно. Но так вышло.

– Вышло?! – ее глаза страшно вспыхнули. – Вышло?! Ты слышишь себя, девочка? Мне все равно, что у тебя вышло! Мне все равно, что тогда происходило! Мне не все равно, что из-за тебя я чуть сына не потеряла!

Алиса перевела взгляд на нее, открыла рот, но спросить не решилась. Спрашивать и не надо было. Макарову несло. Она схватила ее за плечи, встряхивала и кричала, глядя ей в лицо:

– У тебя у самой дочь! И не дай бог тебе, слышишь? Не дай бог когда-нибудь тебе вынимать собственного ребенка из петли! Я в последнюю минуту успела, ты понимаешь? Он там… в ванной… на бельевой веревке! Ему минуты оставались. И если бы я не приехала, если бы я случайно не приехала проверить, что с ним, потому что он на звонки не отвечал несколько дней! Тебе никогда не понять! И я не хочу, чтобы ты понимала, потому что это страшно!

Алиса молчала. На такое нечего говорить. Она молчала и позволяла трусить себя, чувствуя, что так же сильно встряхивается от рук Валентины Павловны сердце.

– А сейчас ты явилась снова мучить его! Что ты от него хочешь? Ты и так забрала все! Что тебе еще нужно! – разрыдалась, в конце концов, Макарова и медленно села на диван, выпуская Алису из рук. Ее рот некрасиво кривился, она прижимала к нему ладонь, но та не могла удержать лающих, всхлипывающих звуков, которое издавало горло. – Он тебя любит, - забормотала она, сбиваясь, - привязала к себе… чем ты его привязала? Что ты такое ему дала, что он ни на кого не смотрит больше?..

– Если я уеду – вам станет легче?

Валентина Павловна вздрогнула. И взгляд ее чуть разъяснился.

– Уедешь? Правда уедешь? – она глухо выдохнула – так, что было похоже на стон.
– Мы его тогда в Мюхнен увезли, чтобы он забыл тебя… а он не забыл. Оказывается, никогда не забывал… Если ты ничего не можешь дать ему, то хоть от боли избавь. Он тебе не нужен, сама же понимаешь.

– Не нужен… - тупо повторила за ней Алиса. Макаров прав. Двенадцать лет прошло – ничего не меняется. – А вам нужно, чтобы я уехала. Ладно!

– Обещаешь?

– Да.

У Макаровой в горле разом пересохло. Она смотрела на Алису и не верила. Ненавидела ее и не верила. Когда-то эта девочка кричала ей, что будет с Ильей столько, сколько ему будет нужно. И исчезла из его жизни таким страшным способом. Теперь она уходит без борьбы. Почему? Как?

– Спасибо, - севшим голосом проговорила Валентина Павловна и стала оглядываться по комнате в поисках чего-то, за что могла бы зацепиться, чтобы не разрыдаться еще сильнее. Потому что не хотела чувствовать ничего человеческого к этой женщине. Кресло. Старые тюлевые занавески. Допотопный телевизор. Ковер с дурацкими зелеными ромбиками – безвкусная геометрия. Сервант с десятком фотографий. Она снова глянула на Алису и попросила: – Можешь принести мне воды, пожалуйста…

Алиса быстро поднялась и скрылась в коридоре. А Валентина Павловна устало закрыла глаза. На одно мгновение. Собираясь с мыслями. Вывернулась наизнанку, рискуя всем на свете. А что получила в ответ? Откуда это царапающее чувство, что все уже было? Что однажды она уже все испортила! Ведь никогда не чувствовала вины!

Макарова вскочила с дивана, слыша, как на кухне Алиса звенит стаканами и набирает воду. И снова стала озираться вокруг. Не выдержала. Подошла к серванту. Обычный советский сервант с фотографиями. Как у бабушки. История семьи Куликовской. Тоже обычная история. От черно-белого до цветного. И две совсем новые, свежие, цифра. Девочка лет десяти-одиннадцати. Коса светло-русая, челка, закрывающая лоб, глазищи огромные, знакомые, до сумасшествия знакомые. И длинный вытянутый подбородок, делающий ее мордашку немного забавной и ужасно упрямой. К горлу подкатила тошнота, и Валентина Павловна медленно протянула руку к серванту, но так и не дотронулась до него.

– Возьмите, - услышала она рядом.

Алиса протягивала ей стакан.

– Это твоя дочь?

– Это Соня, - кивнула та.

– Соня? – удивилась Валентина Павловна. Будто бы ребенок с этих фотографий не мог носить обычного нормального имени.

– Она сейчас в Испании, - зачем-то сказала Алиса.

– На море?

– Вообще-то испанский подтягивает, но и море тоже.

Макарова сглотнула, забрала, наконец, стакан из рук Алисы и быстро осушила его. Илья легко осваивал языки, но всегда ленился. Впрочем, английский и немецкий выучил – и то хорошо. Едва удержавшись от того, чтобы это озвучить, она подумала, что начинает сходить с ума.

– Я… домой поеду, - с усилием произнесла Макарова, - прости, что я здесь…

– Вам такси вызвать?

– Нет, не нужно… я сама… Я пройдусь.

Алиса закрыла за ней дверь и вернулась в комнату. Подошла к фотографиям – ее всегда удивляла мамина привычка устраивать галерею, и сама же ей поддалась, теперь здесь были уже и Сонины фото.

Алиса вспомнила те несколько недель, когда узнала, что беременна. Первой мыслью было найти Илью. Он должен знать, ведь это и его ребенок тоже. Он имеет право, и если он захочет… Только с чего ему захотеть? Ему не нужна она сама, так с чего вдруг ему должен понадобиться ее ребенок?