— Я люблю тебя… — тихо произнесла она и коснулась его губ своими. Они оба понимали, что это насквозь фальшивое заявление. Но раз уж он сам захотел до конца не разрушать эту идиллию. Так тому и быть.

Она сняла с него паралич. Ему все равно будет двигаться тяжело, а скоро он потеряет сознание из-за начавшихся изменений в его теле.

Трясущимися от боли руками он попытался ее обнять. В его теле чувствовалась слабость как от вчерашнего напитка, так и от проникающей в него энергии Бездны. Но он все равно, прикладывая все свои силы, постарался прижать ее к себе как можно сильнее.

Наверное, после снятия паралича боль в его теле усилилась. Было заметно, что его веки потяжелели, и он боролся с сонливостью. Значит, совсем скоро он прибудет к Бездне, а его тело вступит в последнюю стадию превращения.

Он тихо заговорил, смотря в ее фиалковые глаза с очень близкого расстояния.

— Изанами, ты когда-нибудь слышала о правах получившего признание первым? — слегка ломанным от боли голосом, спросил он.

От его слова уши женщины чуть покраснели, потому что воспоминания снова вернулись к вчерашней ночи, которую она будет еще очень долго вспоминать с замиранием сердца. Но куда больше женщину смущало то, что сейчас они тоже голые, в весьма интимной позе, обнялись друг с другом…

Учитывая все это, его слова наверняка были связаны с чем-то похожим на ночное времяпрепровождение.

Он продолжил говорить.

— Один очень умный человек сказал, что в любви – как на войне, и проигрывает тот, кто первым признается в своих чувствах. — его голос стал чуть тише, доказывая, что у него остается все меньше и меньше сил. — Смысл в том, что признавшийся ставит себя в заведомо проигрышное положение, ведь показывает, что именно он нуждается в этих отношениях больше. — на его слова Изанами улыбнулась. Вчера она тоже была в «проигрышном положении». — Кто-то может даже сказать, что признавшийся первым добровольно соглашается стать рабом второго. — он слегка отодвинул ее от себя, чтобы иметь возможность взглянуть на нее. — И поэтому я хочу спросить тебя, каково это, Изанами, стать моей рабыней.

Она не сразу поняла, что что-то не так. Ее глаза расширились, а голова начала немного кружиться. Она попыталась встать, но…

— Не двигайся. — в мгновение она потеряла возможность даже шевельнутся. Ей оставалось только воззвать к своей силе. — Не предпринимай никаких действий пока, пока не дам тебе дальнейших указаний. — в миг лишилась она и этой возможности. Пока он говорил, она могла бы убить его тысячу раз, но ее силы отказывались действовать против него. Это было не подчинение приказам или что-то такое. Это больше похоже на воздействие на разум. Очень качественное воздействие.

— А теперь слушай… — голос его дрогнул, а глаза чуть не закрылись. Он лишь на одной силе воли удержал свое сознание. — Спаси меня любой ценой и не интерпретируй мои слова себе на благо, а мне во вред. Вытащи меня из Бездны и не позволь стать ее частью. Сделай это любой ценой. А если не получится, пытай себя самым ужасным из всех возможных способов до скончания времен. И пытки твои должны обязательно проходить в Бездне. — сердце Изанами переполнилось ужасом от осознания его слов. — Так что постарайся, моя дорогая… рабыня. От этого зависит… какова будет… твоя…

Она почувствовала это. Как его состояние достигло того момента, когда изменяющееся тело уже не смогло поддерживать его сознание, и он быстро отключился, даже не закончив говорить.

— Н-нет! Прошу! Я не смогу! — полный отчаяния крик раздался в темной комнате. — Винтер! — в этом выкрике чувствовалось бесконечное отчаянье.

Слезы прекрасной женщины не мог видеть никто.

*

*

*

Я не особо помнил, как тут оказался, и что вообще было. Утверждать, что я вообще себя не помнил было ошибкой. Я Виктор Громов… Точнее, нет. Мое настоящее имя Винсент Грэмми, но, вроде бы, в детском доме я назвался как Виктор Громов… кажется. Но я не уверен.

Что еще я помню? Ну, у меня есть прекрасная сестренка, о которой я помню, что она у меня есть, и больше ничего. И, могу предположить, что и комплекс «старшего братика» у меня тоже в наличии, вместе с граничащей с безумством гиперопекой, свойственной всем с этим диагнозом.

Третий факт, что я помню, это имя друга – то ли Гил, то ли Гаврил. Он вроде тоже мне важен, раз даже сейчас я о нем не забыл.

В общем, самый минимум считать себя тем же человеком, что я был у меня есть. Но вот все остальное уже отсутствует.

Разобравшись в себе, я огляделся. Вокруг была идиллия. Солнышко светит. На небе ни облачка. Зеленая трава и желтые поля. Высокие деревья. Единственное, что выходило из образа идеальной природы – тропинка, на которой я сейчас и стоял.

Оглядевшись, я пожал плечами, и пошагал в направлении, в которое смотрел, когда только тут появился.

Сколько этот путь длился я не скажу. За все это время не произошло ничего примечательного. Меня даже комары не покусали. И первое, что вывело меня из попыток сложить хоть какую-то картину о себе из осколков воспоминаний – большой красный дом. Двухэтажный.