– Зеленый, - невозмутимо сказал Руперт.
– Видимо, это очень важно. Разрешите осведомиться, мистер Монморенси, часто это бывает? Просят вас клиенты покрасить дом только в голубой или в розовый цвет? Или, допустим, в зеленый?

– Понимаете, - дрожащим голосом отвечал агент, - это для того, чтобы он не бросался в глаза.

Руперт безжалостно улыбнулся.

– Можете вы сказать мне, - спросил он, - где не бросается в глаза зеленое?

Жилищный агент порылся в кармане, медленно вынул двух ящериц, пустил их по конторке и ответил:

– Нет, не могу.

– Вы не можете объяснить, в чем дело?

– Вот именно.
– Жилищный агент медленно встал.
– Не могу. Простите, сэр, я деловой человек. Так вам нужен дом?

Он взглянул на Руперта голубыми глазами, и тот смутился, и взял себя в руки.

– Простите, - благоразумно ответил он.
– Ваши реплики так хороши, что я едва не упустил нашего друга. Еще раз простите мою дерзость.

– Что вы, что вы!
– проговорил жилищный агент, не спеша вынимая южноамериканского паука из жилетного кармана и пуская его на конторку сбоку.
– Что вы, сэр! Заходите к нам, окажите честь.

Руперт Грант в ярости поспешил прочь, чтобы изловить лейтенанта, но тот исчез. Скучная улица, освещенная одними звездами была пуста.

– Ну, что ты теперь скажешь?
– крикнул он брату. Брат не ответил.

Молча пошли мы по улице, Руперт - в ярости, я - в удивлении, Бэзил - просто скучая. Мы проходили улицы, одну за другой, огибали углы, пересекали площади - и не встретили никого, кроме пьяниц по двое, по трое.

На одной улочке их стало пятеро, потом - шестеро, а там и небольшая толпа. Она была сравнительно спокойна; но всякий, знающий дух неистребимого народа, знает и то, что сравнительное (а не полное) спокойствие обочины говорит об истинной буре внутри. Вскоре мы убедились, что в сердцевине этой толпы что-то произошло. Пробившись туда с изобретательностью, ведомой только лондонцам, мы увидели, в чем дело. На мостовой лежал человек. Рядом стоял лейтенант Кийт в каких-то лохмотьях, глаза его сверкали, на костяшках пальцев была кровь. Хуже того - на камнях лежал или очень длинный кинжал, или короткая шпага, вынутая из трости. Однако на ней крови не было.

Полиция во всем своем тяжком всемогуществе тоже пробилась в центр, и Руперт кинулся к ней, не в силах удержать своей великой тайны.

– Вот он, констебль!
– крикнул он, указывая на лейтенанта.
– Вот кто убил.

– Никто никого не убивал, сэр, - с автоматической вежливостью ответил страж порядка.
– Бедняга ранен. Я запишу фамилию и адреса свидетелей и буду за ними приглядывать.

– Приглядывайте лучше за ним!
– воскликнул бедный Руперт, имея в виду лейтенанта.

– Хорошо, сэр, - бесстрастно ответил полицейский и пошел собирать адреса. Когда он их собрал, уже стемнело, и многие разошлись. Но Руперт Грант остался.

– Констебль, - сказал он, - у меня есть важные причины задать вам один вопрос. Дал ли вам адрес человек, который уронил трость со шпагой?

– Дал, сэр, - ответил, подумав, полицейский, - да, он его дал.

– Я Руперт Грант, - не без гордости сказал Руперт.
– Я не раз помогал полиции в важных делах. Не дадите ли вы адрес мне?

Констебль на него посмотрел.

– Хорошо, - опять сказал он.
– Адрес такой: Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.

– Спасибо, - кивнул Руперт и побежал сквозь мглу, как только мог быстрее, повторяя про себя адрес.

Обычно Руперт Грант вставал поздно, как лорд, и поздно завтракал; ему как-то удавалось сохранять положение балованного младшего брата. Однако наутро мы с Бэзилом застали его на ногах.

– Ну вот, - резко произнес он прежде, чем мы сели к столу, - что ты теперь думаешь о Кийте?

– Думаю?
– переспросил Бэзил.
– Да ничего.

– Очень рад, - сказал Руперт, с недолжным пылом намазав маслом тостик.
– Я знал, что ты со мной согласишься. Этот лейтенант - отпетый лжец и мерзавец.

– Постой, - монотонно и весомо проговорил Бэзил.
– Ты меня не понял. Я хотел сказать именно то, что и сказал: я не думаю о нем, он не занимает моих мыслей. А ты вот думаешь, и слишком много, иначе ты бы не счел его мерзавцем. На мой взгляд, он был великолепен.

– Иногда мне кажется, - сообщил Руперт, с излишним гневно разбивая яйцо, - что ты изрекаешь парадоксы ради искусства. Что ты говоришь? Перед нами - весьма подозрительная личность, бродяга, авантюрист, не скрывающий причастности к черным и кровавым событиям. Мы идем за ним на какое-то свидание и видим, как они с этим агентом запинаются и лгут. В тот же вечер он встревает в страшную драку, причем только он вооружен. Если это великолепно, я не разбираюсь в великолепии.

Бэзил остался невозмутимым.

– Да, - сказал он, - его добродетели не совсем обычны. Он очень любит риск и перемены. Твои же выводы случайны. Он не хотел говорить о деле при нас. А кто захочет? У него в трости шпага. Что ж, не у него одного. Он вынул ее во время уличной драки. Вполне понятно. Ничего подозрительного здесь нет. Ничего не подтверждает...

Тут раздался стук в дверь.

– Простите, сэр, - сказала встревоженная хозяйка, - к вам полицейский.

– Пускай войдет, - сказал Бэзил; мы молчали.