Мы солдаты Чили,

Защитники высоких гор.

Мы поднимаемся к вершинам, где сверкает снег,

И совершаем подвиги во благо отечества!

– Где моя одежда? – тихая, как тень, выглянула из-за палатки Сильвия.

– Забрали твою одежонку в качестве вещдока.

– А как же я?..

– Так походи. У тебя все на месте – какие проблемы?

– Jihos de la putas! (сукины дети!) – выругалась она. – Mierda (куча дерьма)! Я им покажу! – И она рванула было вслед за спецназом, Серега догнал ее, схватил за шиворот – майка с треском разодралась чуть ли не надвое.

– Покажи, покажи… Ребята молодые – оценят.

– El desvergonzado (бесстыдник)! – она села на землю и заплакала.

– Стоит так расстраиваться из-за тряпок?!

– Мне элементарно нечего надеть.

– Все женщины так говорят… Слово в слово. Но ты первая, с которой я готов согласиться. Ладно, что-нибудь придумаем. – Серега достал из рюкзака свои желтые канареечные шорты. – Примерь – должны подойти. За ним это водилось: он иногда совершал безрассудно щедрые поступки, за что я его и ругал, но тут чего-то сам пошел у него на поводу, решив распрощаться со своими старыми добрыми горными немецкими ботинками. К тому же я отдал ей еще ни разу не надетую желтую майку с вышитой на груди мордашкой гуанако.

– Кошмар! На кого я похожа?! – хлопнула она себя по бедрам, в шортах они выглядели еще могучее. Ботинки ей тоже не жали.

«Порнография», – подумал я. – Что интересно, когда она была голой, такого определения мне не пришло на ум.

– Ты похожа на невинного желтенького цыпленочка, – однако сказал я.

– Правда? Фабио тоже называл меня цыпленочком.

– Достала со своим Фабио!.. Ладно, на первое время сгодится, а потом, будет случай, украдешь что-нибудь поприличнее.

– Зачем ты так говоришь?! Я порядочная женщина.

– А несессер откуда у тебя?

– Мишель подарила.

– Ага, подарила… Президент великой воровской державы, какой без сомнения является Чили, подарила свой несессер несчастной беглой заключенной. Прямо со своими свечами от геморроя.

– Я просто помогла ей нести, а потом мы как-то неожиданно расстались, и получилось, что подарила. А несессер был вовсе даже не ее. И вообще не понимаю, о каких свечах ты говоришь.

– Да ладно, мне-то что?! Не вмешиваюсь, это ваши чилийские внутренние дела, – и я пошел в палатку, – боль в голове опять вонзилась острой железякой.

Серега устроился спать на земле. Выбирая, куда улечься, прощупывал ладонью, где она теплее, согревается внутренним дыханием вулканического жара. Сильвия подлегла ко мне в палатку.

Обрывки снов и бреда, долгая лоскутная ночь. Задыхался, бормотал что-то вроде молитвы, прося всемогущую сущность, которая мутно светилась передо мной в ночи, спасти и ощущал успокоительно-прохладную ладонь Сильвии на лбу, она ворковала что-то, укрывала спальником. С рассветом наступила ясность и отчетливое понимание: горная болезнь может зайти слишком далеко. Есть предел, точка невозврата. А может, она уже пройдена? Сколько альпинистов погибло, уже спустившись с гор и находясь в безопасном месте.

Утром мы прощались с Сильвией.

– Хуже всего расставаться, когда знаешь, что навсегда, – сказала Сильвия. – Вы, русские, хорошие парни, я вас не забуду, – мы поочередно обнялись, и она пошла в сторону перевала, к Боливии.

– Подожди! – крикнул я. Кое-как доковыляв до нее и отдышавшись, сказал: – Давай проделаем одну штуку. Называется – ритуал племени ямана. Ты не против? Дай ладошку, и вот тебе моя. – И я потер свою ладошку о ее, неожиданно теплую и приятную. – Чувствуешь, как наши ладошки притягиваются друг к другу? Теперь мы намагничены, и это означает, что рано или поздно мы с тобой встретимся. В этой жизни я тебе не гарантирую, но в следующей, уж ты мне поверь, – обязательно.

– Тогда давай еще потремся, чтобы не так долго ждать.

– Давай, а потом для надежности, как учил меня шаман ямана, нужно еще сделать вот так. – И я припал к ее губам.

– Ты это все придумал? – сказала потом она.

– А то как, – признался я. – Ты не обижаешься?

Она покачала головой.

– Ну если не обижаешься… – ее губы пылали, как цветок психотрия, и я не устоял, чтобы не наброситься и не сорвать напоследок еще несколько горячих лепестков.

Вскоре мы простились и с Серегой. Оставив меня в палатке, он пошел за помощью в Путре. Мы полагали, что одного дня ему будет достаточно, чтобы добраться до деревни.

Лежал в палатке, весь в поту, весь во власти накатившего на меня безотчетного страха: сегодня все должно решиться. Каждая минута, секунда промедления грозит необратимыми последствиями. Кондор продолжал кружить над нашим лагерем, и это действовало на нервы.

Прошло не так уж много времени, когда я услышал тарахтение мотора. В пикапе кроме самого Карлоса сидели его сын Хуан и Серега – встретились на дороге.

К нашему стыду, выяснилось, что мы напрасно поносили за глаза нашего друга. Когда трясло, лихорадило Землю, случились оползни, и в нескольких местах дорогу пересыпало камнями. Дорожные службы не торопились ее расчищать – понятно, что никакого стратегического значения она не имела, и Карлосу, чтобы пробиться к нам, пришлось это делать самому с помощью сына и без всякой спецтехники.