Стало чуть светлее. Мой голый беспримесный стыд делал ярче пространство вокруг – так, по крайней мере, мне показалось. Лодочник был прав в каждом слове, и самым постыдным была его правота в том, что мне было одиноко среди людей, любивших меня. Жизнь пронеслась перед глазами быстрой вспышкой, в середине которой был я, воображавший себя звездой, излучающей благостный свет, а на самом деле я давно превратился в черную дыру, этот свет поглощающую. В этот момент небо по-настоящему достаточно просветлело, и я обрадовался тому, что пришло время раствориться в новом напряжении, отнимающем все мысли и силы.

Со временем лодка стала идти чуть легче. С каждым днем черный камень под ногами становился мягче, и грузное дно лодки уже слегка проскальзывало по нему. Но вместе с тем звезды, казалось, светили чуть слабей, и наши остановки становились всё продолжительней. Однако теперь у меня была возможность говорить с Лодочником.

– Это наказание, да? – спросил я как-то раз, похлопав по лодке. – Что-то такое из древних времен, верно? Ну, если ты меня понимаешь?

Лодочник посмотрел на лодку, затем на меня – и расхохотался. Смех был странный, походивший более на звук валуна, брошенного в ущелье, однако я был рад, что смог развеселить Лодочника.

– Как таким дремучим людям доверяют походы в смерть? – спросил он, прохохотавшись. – Нет никаких загробных судов и наказаний. Впрочем, и догробных тоже, если не считать за суды ваши мелкие сведения счетов. Есть лишь то место, куда ты в данный момент пришел. И есть обстоятельства – и воля остаться в них или изменить. Иногда наша воля приводит к тому, что обстоятельства становятся хуже, но это не отменяет первый пункт: ты там, куда в данный момент пришел. Ты был упрям в своем желании попасть сюда. Честно, я был удивлен, увидев тебя в первый раз. Я помог тебе выйти, но твоя настойчивость была потрясающа. К сожалению, если головой пробить стену, эта самая голова надолго отказывает. И твоя голова тоже не была готова находиться здесь. Поэтому она раз за разом возводила фантомные миры, веря в то, что способна зажечь в них жизнь. К сожалению, это стоило тебе бесконечно много времени, и твою душу отнесло так далеко, что у нас теперь очень мало шансов выбраться.

Последние слова Лодочник произнес так серьезно, что я забеспокоился.

– Подожди, подожди, но ведь мы же выбираемся? Лед стал мягче, ведь так? Ведь это неспроста?

– Да, лед стал мягче. Но их всё меньше, – ответил Лодочник и указал на звезды.

– Звезд? Они исчезнут? И что тогда? Или это не звезды?

Лодочник отвернулся и лег на бок.

– В следующий раз. В следующий раз.

Что это значит, спрашивать было бесполезно. Я уже знал, что про следующий раз я смогу спросить лишь в следующий раз.

Порода под ногами податливо вминалась. Лодка шла легко. Если в аду есть погода, то сейчас явно было похоже на оттепель. Временами черный лед становился столь хрупок, что приходилось осторожно выбирать, куда сделать шаг. И однажды я действительно проломил слишком тонкую корку. Нога моя ушла во что-то мягкое и цепкое одновременно. Я ощутил пылающий холод, но Лодочник тут же бросился ко мне и одним рывком вытащил моя ногу из провала. Тьма булькнула (так мне показалось или просто в голове пронеслось сравнение с остывающим туфом) и мгновенно застыла.

Я не успел испугаться, за меня это сделал Лодочник. Мне было не понятно, что страшного произошло, всё случилось достаточно быстро. Насколько можно было разглядеть себя в полутьме, я был цел – как вдруг я ощутил, будто во мне открылась рана и из нее стремительно полилась кровь. Я осматривал себя и никак не мог найти эту рану на своем и без того слаборазличимом теле, однако чувствовал, что сила покидает меня, будто воздух – дырявое колесо. Мир резко потерял четкость, сгустился, почернел, резко ухнул и опрокинулся мне на грудь.

Я очнулся в руках у Лодочника. Он растирал меня, его касания отдавались во всём теле, словно бы пальцы его проросли во мне, оплетя чем-то вроде корней, хотя ничего такого я не видел. Так или иначе, но его усилия помогли, чувство цельности вернулось ко мне – но вместе с ним меня накрыло чем-то вроде похмелья. Мучимый им, я пролежал на руках Лодочника еще какое-то время. Затем пришла очередная волна темноты, веки мои закрылись, а когда я открыл их вновь, мир окончательно пришел в прежнее равновесие.

– Что это было? – спросил я первым делом.

Лодочник перелистнул лица, глядя на меня ими так, словно пытался определить подходящий уровень ответа.

– Это тьма, – ответил он просто. – То, от чего сбегает весь твой мир. Но я предпочитаю называть это «ничто». Ничто превращает в себя всё, что попадает в его пределы. Пожалуйста, будь впредь осторожнее, если хочешь остаться собой.

После этого случая мы словно застряли на одном месте. На пути то и дело попадались места, которые я про себя называл «болотами» – та самая мягкая зыбь под ногами, грозившая проглотить меня. Лодочник осторожно переступал с кочки на кочку, различимые лишь им, и я следовал по его следам. Толкать лодку вдвоем в этих местах было невозможно. Мы сворачивали, пробирались к более устойчивой поверхности, но на эти блуждания уходили все наши силы и время. Я копил в себе тревогу и тоску, боясь выдать их Лодочнику, но однажды не выдержал и спросил: