Мы далеко продвинулись. Тьма под ногами уже была мягкой и как бы влажной. Вскоре местность вокруг вообще стала напоминать болота весной. Я уже не выходил из лодки, потому что ноги мои вязли во всасывающей зыби. Я был светильник, освещавший путь. Проводник же терпеливо толкал ладью вперед – туда, где должна быть большая вода, Стикс – словом, рубеж между мирами.

Из наших недолгих разговоров еще я понял, что Проводника можно было назвать акушером смерти. Он принимал обратные роды, помогая пришедшим в этот темный мир душам не потеряться в нем. Еще я узнал, что попаду, скорее всего, снова на Землю – по крайней мере, так было бы лучше для меня. Собственно, большинство душ перескакивают лишь из рождения в рождение, как рыба выпрыгивает из воды, чтобы затем погрузиться в неё вновь. Чем короче этот необходимый переход, тем лучше. Но пока же мы как илистые прыгуны барахтались в инфернальной грязи, пытаясь добраться до водоема. Вот только воздуха – или в нашем случае света – становилось всё меньше и меньше.

И это было проблемой.

Звезды мельчали. Их по-прежнему было довольно много, но теперь свет их становился еще более тускл. Я забирался в чужие сны, но в них уже редко меня узнавали. Если я пытался обратить на себя внимание, меня просто вышвыривало из сна. Даже самые близкие мне люди – бог мой, да были ли у меня такие! – давали теперь так мало света, что я едва не исчезал в их снах.

С каждым днем Проводник был всё более хмур. Мы бесплодно блуждали по болотам, которым, кажется, не было конца. Привалы были всё чаще. Света – меньше. Вдобавок, в часы ночи началось что-то вроде заморозков. Мутная тьма – или какая-то умная копоть – наполняла пространство. Звездное мерцание едва было различимо за этими слоями тьмы, медленно переплетающимися в мрачные коллоидные рукава. В это время топь под ногами твердела, и всё, что можно было различить вокруг – тонущий в темноте неподвижный лунный пейзаж. Мы растворялись в этой тьме, каждый раз слегка сомневаясь, появимся ли вновь.

– Вставай, вставай!

Проводник тряс меня, чего не было никогда.

Я открыл глаза и поначалу не понял, где мы.

Темное небо над нами было подсвечено огромным шаром света, очертания которого терялись в тумане. Я тут же вспомнил, как давным-давно в прошлой жизни ехал из аэропорта Схипхол в Антверпен на конференцию. Была поздняя осень, небо было задрапировано темной пеленой, сквозь которую сочился мелкий дождь. И меня поразило огромное пятно света, висящее над горизонтом – словно бог вдруг выдал себя, нечаянно, в неурочный час включив свет где-то в своих эмпиреях. «Dit zijn kassen», – кивнул таксист. – «Sorry?» – «Greenhouse. Tulips», – уточнил он.

И вот сейчас такое же небольшое искусственное светило взошло здесь. Размытый шар света висел над горизонтом, к которому тянулись пепельные извивы тумана. Местность вокруг стала различимой на сотни шагов вперед.

– Толкай! – приказал Проводник.

Я осторожно вылез из лодки. Ноги тонули в тумане. Что-то пружинистое было под ногами – видимо, сам туман. Я взялся с Проводником за борт лодки и вместе мы сделали первый толчок. Лодка неожиданно гладко и легко сдвинулась с места и проскользила несколько метров. Это было просто чудо. Мы догнали ее и начали продвигаться вперед. Местность всё более прояснялась. Шар света походил на бьющееся сердце, то наливаясь огнем, то чуть тускнея.

– Что это? – спросил я.

– Твой помин.

В общем-то, ничего удивительного в этих словах не было и, наверно, я сам мог бы догадаться, но мне вдруг стало не по себе. Как будто моя смерть оказалась официально задокументирована, и если раньше был какой-то гипотетический путь назад, то теперь он окончательно стал невозможен.

Я остановился и посмотрел на небо.

Проводник оперся о борт и вежливо ждал меня.

– Это те же звезды, просто все они горят разом, – прервал он наконец тишину.

– А что там? Сорок… дней?

– Знаешь, здесь тяжело с земным временем. Это может быть и сорок дней, и год, и твой день рождения, до которого ты не дожил – сложно сказать. Просто прими с благодарностью труд других душ, разделивших себя с тобой в этот день.

В воздухе натянулась некая величественность момента, которую Проводник тут же оборвал:

– Только не забывай возвращать им благодарность своим трудом, – сказал он и похлопал по лодке.

В этот день мы, кажется, прошли столько, сколько не проходили за всё время, что я был здесь.

На следующее утро зарево исчезло, местность приняла прежний вид, но чувствовалось, что мы уже близко к цели. Черный туман кружил над нами замысловатыми потоками, будто совсем рядом была большая вода, чье дыхание и создавало эти порывы. Пространство пришло в движение и что-то изменилось вокруг. Этот сдвиг придавал силы, однако ход лодки был уже не сравним со вчерашним. Судно вновь потяжелело и требовало усилий, чтобы сдвинуться. Я облетал чужие сны, как пчела – цветы, но очень скоро стало ясно, что время года на этой поляне уже сменилось. Бутоны снов усохли и не раскрывались. Нельзя было сказать, что это происходило мне назло, просто люди стали жить свои жизни дальше, а я остался здесь, вне маршрутов их памяти.

Кажется, мы застряли вновь.

Стало похоже на осень. Дни теперь становились короче. Всё чаще по утрам я чувствовал некую скованность, которую можно было назвать ознобом. Требовалось тратить свет на то, чтобы разогнать себя, свои мысли – а света было мало. Редко кто вспоминал обо мне теперь. Люди проходили мимо меня в своих снах. И даже манифестация себя в их сновидениях теперь не приводила ни к чему: меня не выбрасывало из снов, а они просто прекращались, не подпуская меня к себе вновь, чтобы затем исчезнуть на небе без следа.