Но пришло время – сдался и он.

– Кажется, мы не выберемся, дружочек.

Проводник рухнул на колени, потом перекатился на спину и сел у черного борта. Вездесущая копоть облепила его, слизывая очертания тела, и без того едва различимые. Небо погасло давно, много дней назад. Скорее всего, там были какие-то звезды, но такие редкие и тусклые, что свет их был неуловим. В этой тьме мы едва видели друг друга, и вот теперь она доедала нас окончательно.

– Подожди, ты что, сдаешься?

Я не ожидал такого.

– Нет шансов, дружочек.

– Эй, эй, эй! – я принялся трясти Проводника за рукав, но рука его была неприподъемно тяжела – пожалуй, что тяжелее лодки. Я испугался. Сел рядом. И закричал.

Темнота глотала мои крики, а я продолжал вопить в эту бездну еще и еще, пока Проводник не положил мне на плечо свою руку.

– Не надо.

Его лица устало сменялись под тенью капюшона. Я почему-то представил, как он умрет, и это непрерывное движение, это перелистывание множества душ сперва замедлит свой ход, а потом остановится насовсем, словно сыгравшая ставка в давно опустевшем казино. Вот последний спин волчка. Вот капюшон медленно сползает назад. И вот… Я увидел, как обнаженная голова Проводника смотрит на меня моим лицом – и проснулся.

Злая метель набивала нас черным снегом, заползая в пазухи душ. Тьма безразлично погребала нас в себе.

– Сме-е-ерть не страшна, – вдруг тихо запел Проводник, – С ней не раа-а-аз мы встреча-аались в степи. Во-о-от и тепе-е-ерь надо мной она кружии-ится…

Мне стало не по себе.

– Исчезать не страшно, душа моя. Да мы и не исчезаем вовсе. Мы просто раздаем себя по крохам всему миру – и эти частицы продолжают жить вокруг других центров. И центры эти, по правде говоря, есть мнимость. Пустота и страх. Но просто представь, как это красиво: вспыхнуть снопом искр и разлететься навсегда, подарив себя бедной вселенной.

Буря заволакивала чернотой всё вокруг. На фоне пропадающего мира полубред Проводника звучал даже заманчиво примиряюще, но тем не менее мне пока что не хотелось обогащать собой вселенную. Я схватил Проводника за грудь и затряс его что было сил.

– Не сейчас! Ты слышишь? Не сейчас!

Проводник приподнялся и тут же осел вновь.

– Вставай, Проводник! – не унимался я.

Он повернул голову и внимательно посмотрел на меня, словно только что заметил. Затем встряхнул плечами и с усилием встал. Копоть тихо ссыпалась вниз, обнажая стертые черты. Проводник в этот миг был похож на скульптуру, высекающую себя из черного мрамора. Он перегнулся через борт в лодку и начал энергично очищать ее от заполнившей черноты. Когда полость лодки вновь стала пуста, он предложил мне лечь внутрь. Я послушно лег, не понимая еще, зачем это надо. В голове крутились ассоциации с обрядами погребения, мне было тоскливо и вообще очень нехорошо.

– Знаешь, в жизни каждого существа наступает момент, когда абсолютно всё надоедает. Вы, люди, меняете работу, привычки, семьи – и живете дальше. А здесь не такой большой выбор. Точнее сказать – его вообще нет.

Кажется, я начинал понимать, к чему он клонил.

– Среди нас всё же есть тот, кому надоело жить. И это не ты. Просто, знаешь… возить вас, засранцев, туда-сюда – не самое великое удовольствие, – сказал Проводник и слегка улыбнулся. – Мне надо на покой.

Проводник коснулся моей головы и начал массировать ее знакомыми движениями.

– Но я не хочу бросать тебя здесь, – продолжил он. – Сейчас я в последний раз отправлю тебя в чей-нибудь сон. И ты не вернешься. Я не говорил тебе, но… в снах можно жить.

– Ты же говорил, что это неверный выбор?

– Другого выбора у тебя уже нет. Просто не возвращайся и не зли стражей чужого ума. Веди себя, как в гостях – и проживешь подольше. Конечно, это не жизнь, а своего рода форма существования, но всё же, думаю, это хорошая альтернатива смерти здесь.

– А что, если я не хочу иную форму существования?

– Не глупи. Это мой последний подарок тебе, отнесись к нему с должным трепетом.

– Не выйдет, – я отчаянно улыбнулся и помотал головой. – Нет звезд.

– Для зорких глаз их еще предостаточно.

И Проводник принялся наводить мой взгляд на разные участки неба – и действительно оказалось, что там есть слабые светила. Проводник сменил несколько точек и остановился наконец на одной. Маленькая звездочка едва заметно дрожала на окраине неба. Мне стало невыразимо тоскливо, я не хотел расставаться вот так, но:

– Вещь тяжелее слова. Слово тяжелее мысли, – шепнул мне в ухо Проводник.

Зрительный фокус уцепился за бриллиантовую точку, и через секунду слабое мерцание разлилось в потоки света. Мое внимание скользнуло по ним, и звезда распахнулась новым сном.

Во сне шел дождь. Он показался мне таким живым и теплым, что хотелось просто стоять под ним вечно. Капли смывали боль и усталость, дождь был сосредоточен в своей работе, и тем был осмысленен. Кажется, Проводник был прав – здесь в любом случае было лучше, чем в том месте, где я его оставил. Но едва я вспомнил про Проводника, как вмешалась совесть. Я не мог бросить его там. Я понимал, что мое возвращение ничего не поменяло бы в наших судьбах и даже, скорее всего, разозлило бы Проводника, – но не мог оставаться здесь. Глупое чувство долга – по сути, примитивная плеть стадного чувства – оказалось сильнее здравого смысла. Я злился, пытался заставить себя думать рационально – но было поздно. В дождь словно что-то успели подмешать, подменить состав, и теперь я чувствовал лишь вязкую сырость вокруг.