— Все будет хорошо. — прошептала. — Он сильный.

Только под утро мы заснули: отец Яра как сидел в кресле, так и вырубился, и я, свернувшись комочком на диване, вскоре уснула, окончательно растратив все резервные силы. Проснулась от тихих приглушенных разговоров, и, узнав в одном из мужских голосов отца, моментально встрепенулась.

— Пап. — прошептала хриплым ото сна голосом. — мужчины повернулись, и я увидела спокойное, но дико уставшее лицо какого-то серого цвета и глубокую складку между бровей. — Он жив? — выдавила из себя самый страшный вопрос.

— Жив. — папа сел ко мне на диван и обнял. — И даже будет ходить. — странное чувство — услышать все самое важное, все то, что маяло тебя на протяжении бесконечных часов. И тут я сорвалась. Те слезы, что не находили выход в момент страха, буквально поплыли со словами облегчения. Я судорожно сжимала рабочую футболку отца и орошала ее влагой.

— Спасибо. — прошептала сбившимся голосом.

— Т-ш-ш. — прижал к себе и провел по волосам, как всегда делал в детстве. — Все самое страшное позади. — продолжил укачивать. — Хочешь к нему? — спросил, когда я почти успокоилась.

— А можно? — с безумной надеждой на чудо заглянула в глаза.

— Вообще нельзя, но я имею кое-какие привилегии, как считаешь? — улыбнулся и стер мои слезы с щек. — Вить, возьми халат и кинь мне один. — обратился к отцу Яра.

Так и пошли мы нашей маленькой делегацией вершить нелегальные дела. Я пропустила Виталия Георгиевича вперед, рассудив, что ему в какой-то степени важнее, чем мне.

— А мне можно его касаться? — спросила совершенную ересь, окончательно разволновавшись. Наверное, я бы переживала даже меньше, если бы выступала перед многотысячной аудиторией.

— Только за здоровые конечности. — пошутил.

— Пап, насколько все серьезно? — взяла родителя за руку, чтобы не вздумал в случае чего увиливать.

— Серьезно, дочь. — задумался. — Должно пройти немного времени, чтобы давать более точные прогнозы, но не меньше, чем полгода. Здесь он на два месяца минимум. Все же травмы были очень тяжелые.

— Это неважно. — помотала головой. — Он восстановится? — сухо спросила.

— Вот чтобы прямо совсем до конца — никогда. — поджал губы. — Придется периодически наблюдать голову, еще может прихрамывать, повезло, что на правой руке нет никаких повреждений.

— Хорошо. — выдохнула, рассудив, что это вообще ничто по сравнению с тем, что я могла больше никогда не услышать его голоса и не увидеть серого тумана его глаз. — Он без сознания?

— После наркоза. — кивнул. — Скоро должен отойти. — посмотрел на часы. Тут за нами распахнулась дверь и вышел Виталий Георгиевич.

— Иди. — похлопал меня по плечу.

Глубокий вдох, чтобы хоть немного унять дрожь в руках, и я захожу в палату. Просторное светлое помещение, но я сразу натыкаюсь на монитор с жизненными показателями и часы: пять вечера. С ума сойти, сколько я проспала. Боюсь скользнуть взглядом по больничной койке и увидеть Яра. Мужество, вот чего не хватает каждому из нас в критические минуты. В пару шагов преодолеваю расстояние до изголовья и падаю на колени. Вот он, весь в бинтах, штопанный, но здесь, со мной, рядом. Неверными пальцами касаюсь родного лица и провожу по коже.

— Яр. — выдыхаю, сжимая здоровую руку. — Не смей так больше со мной поступать! — целую тыльную сторону ладони. — Я тебя достану даже на том свете и пристрелю лично! — снова реву, надеясь, что он никогда не услышит мои истеричные всхлипы. — Живой. — снова прижимаюсь губами к сухой коже руки, капая слезами. — Я так тебя люблю. — продолжаю неуравновешенно шептать.

После десяти минут моих невнятных молений, мне кажется, что я сошла с ума, когда услышала ответ его голосом:

— Я тоже люблю тебя, моя маленькая. — ни во что не веря, поднимаю глаза и вижу, как открыты его. — Что случилось? — с трудом спрашивает.

— Ты попал в аварию. — произношу, внимательно следя за его малейшими реакциями. — Я позову кого-нибудь. — встаю, но Яр останавливает:

— Подожди, а то потом не дадут поговорить.

— С ума сошел! — шиплю, улыбаясь тому, что он со мной. Мой.

— Руки, ноги, пальцы, уши на месте? — с полной серьезностью задает вопрос.

— Ты абсолютно целый. — счастливо усмехаюсь, стирая очередные слезы.

— Тише, солнышко, испугалась? — даже в своем чертовом переломанном состоянии он умудряется спрашивать, не испугалась ли я?! Серьезно?

— Теперь все хорошо, правда. — коротко целую в губы. — Сейчас позову персонал.

— Он очнулся. — выхожу к нашим родителям.

Обратно захожу в сопровождении отцов и двух медсестёр. Виталий Георгиевич сразу спешит к сыну:

— Как ты? — неподдельная тревога сочится в его глазах.

— Живее всех мертвых точно. — слабо улыбается.

— Давай проверяться. — к Яру подходит мой отец и начинает проводить тесты. — Что ты помнишь? — спустя бесконечное число манипуляций интересуется. — Начнём с основной информации. Расскажи о себе. — поясняет.