Мок закурил сигару и притащил себе огромную как тарелка пепельницу. Он ждал какой-то реакции слушателей. Не было никакой. Очень ему это понравилось.

— Вы наверняка слышали о деле Гельфрерта-Хоннефельдера. Оба были убиты причудливым образом: Гельфрерт был привязан к крюкам в маленькой каморке в сапожной мастерской, а затем замурован. Хоннефельдера тогда как расчленили в собственной квартире. Гельфрерт был одиноким, злоупотребляющим алкоголем музыкантом, членом партии Гитлера. Хоннефельдер — безработный слесарь и активный коммунист. Разделяло их все: возраст, образование, социальный статус и политические взгляды. Что-то их, однако, связывало, о чем поведал сам убийца. Гельфрерту повесил на жилет листок с датой 12 сентября текущего года. Листок этот был из настенного календаря Гельфрерта, и именно поэтому доктор Лазариус был готов признать, что именно тогда он был убит. Убийца был у Гельфрерта дома, вырвал листок из календаря, затем сопроводил его или заманил каким-то образом в ту сапожную мастерскую, там оглушил и замуровал заживо. Об обстоятельствах смерти Хоннефельдера мы знаем только то, что я вам поведал. Убийца снова оставил для нас след. На столе лежал карманный календарик с обведенной датой 17 ноября. Доктор Лазариус уверен, что именно тогда убили Хоннефельдера. Не сомневайтесь, господа, что оба убийства совершил один и тот же человек.

Кляйнфелд и Райнерт не имели сомнений.

— Как видите, — потянул Мок, не заметив Мюльхауза, который, стоя в дверях, прислушивался к его выводам, — этот ублюдок говорит нам: я убил тогда, а не в другое время. Я это так интерпретирую: убил тогда, потому что только тогда мог убить. «Мог» не значит «был в состоянии», но это значит «только тогда позволили мне это обстоятельства». Какие обстоятельства? На этот вопрос мы должны себе ответить. — Мок потушил сигару и поклонился Мюльхаузу. — Мои господа, оба убийства не соединяет личность жертв (они, вероятно, невинны), соединяет только личность преступника. У нас не было бы никаких зацепок, если бы не знаки, которые нам дает сам преступник. Однако если бы мы не знали, как анализировать даты этих преступлений, если бы мы переставляли их, добавляли цифры, мы бы все равно не продвинули следствие вперед. Мне пришло в голову, что эти морды могут быть напоминанием, что произошло в те дни и месяцы, но раньше, в прошлые годы. Убийца может хотеть нам поведать, чтобы мы откопали какое-то старое расследование, которое могло бы дать ложные результаты или попросту быть закрыто. Это произошло, конечно, в этих местах, именно под этими адресами. Так что ищите в записях адреса преступления. Если вам удастся найти упоминание о них, то тогда напишите доклад, чего она касается. Нас интересует, что там случилось, и — прежде всего — когда! Это все, что нам нужно найти здесь.

Мок посмотрел на задумчивого Мюльхауза, встал и подошел к стене, заставленной стеллажами, закрытыми деревянными створками. Провел по ним рукой.

— Вы оба являетесь выпускниками классической гимназии, поэтому знаете разные виды обстоятельств. У нас есть обстоятельства места, времени, причины, условия и согласия. Нас интересуют первые три. Мы не узнаем причины, если не исследуем время и место. У вас есть какие-либо вопросы?

— Господин советник, — сказал Кляйнфелд. — Вы говорили о каких-то адресах. Просим о них.

Довольно регулярная застройка особняков на Грюнштрассе между Палмштрассе и Ворверкштрассе внезапно нарушилась. Произошло углубление на ширину и глубину одного особняка. Эту нишу частично заполнило небольшое двухэтажное здание, отделенное от улицы двухметровой стеной и воротами, увенчанными двумя башенками. Задняя часть этого здания была как будто приклеена к задней части большого особняка, фронтон которого выходил во двор ближайшего квартала домов. Это своеобразное здание имело два небольших окна на первом этаже и на втором этаже, а вели к ней массивные двери, над которыми значилась надпись «Monistische Gemeinde in Breslau» [9] . С вроцлавскими монистами, которые — помимо убеждения в духовном и вещественном единстве мира и человека — проповедовали необходимость естественного воспитания молодежи, арелигиозную мораль, пацифизм и симпатию к социализму, были связаны различные секты и группировки, в том числе Вроцлавское Общество Парапсихических Исследований.

Дом этот давно интересовал тайную полицию, особенно небольшое донесение, посвященное религиозным и парарелигиозным движениям, непосредственно подчиняющуюся комиссару Клаусу Эбнеру. Его люди получили по поводу загадочного здания мало информации. Они удовлетворились тем, что вписали ее в акт известного парапсихолога и провидца Теодора Вайнпфордта, основателя Вроцлавского Общества Парапсихических Исследований. Из этой информации вытекало, что наблюдением за домом занимаются по очереди четверо работающих попарно охранников. Кроме них это место посещает два раза в месяц десяток человек. Находятся они там от пяти до двадцати часов, проводя время в соответствии с уставом общества — на спиритических сеансах. Иногда проводятся открытые лекции на темы оккультные и астрологические. Функционеры Эбнера внесли в акт довольно неожиданную новость. Их информаторы сообщили, что посетителей дома иногда сопровождают дети. Полицейские посчитали, что члены общества вводят их в арканы тайных искусств. Эбнер — после ознакомления с рапортами своих людей — решил проверить, что дети не привезены туда в каких-то гнусных целях.

Его подозрительность возросла, когда выяснилось, что это только девочки из сиротского приюта, руководитель которого является членом общества. При детальном расследовании выяснилось, что эти девочки подвергаются гипнозу для успешного лечения и не причиняют им никакого вреда. Эбнер с радостью отложил это дело дома на Грюнштрассе ad acta (до дела) и вернулся к наблюдению за коммунистами и фашистами. Секретарша переписала акты и передала их в Отдел нравов. Его шеф, криминальный советник Герберт Домагалла не увидел ничего предосудительного в деятельности общества и занялся своими повседневными делами, то есть массовой вербовкой агентов среди проституток. Девочки из приюта все еще были в доме на Грюнштрассе.

Были и сейчас. Одетые в длинные белые одеяния и словно загипнотизированные или чем-то одурманенные, они стояли около большого дивана, на котором лежали три женщины. Через небольшое окно падало немного зимнего света, что отражался на выкрашенных в белое, пустых стенах лекционного зала, из которого убрали кресла. Свет зимнего утра смешивался с теплым свечением десятков свечей, расставленных неравномерно по залу. На подиуме, за столом лектора рабочим столом стоял голый, бородатый старец и спокойно читал небольшую книгу, переплетенную в белую кожу. Две разогретые печи посылали дрожащие волны горячего воздуха.

Девочки осыпали обнаженные тела женщин белыми лепестками цветов, которые соскользнули по гладкой коже и осели с легким шелестом на жестком покрывале. Некоторые из них приклеились и замерли неподвижно на возвышениях и в углублениях тела. Одна из женщин — светловолосая — лежала неподвижно, а две другие — темноволосая и рыжая — выполняли ряд действий, которые свидетельствовали об их наивысших умениях в сфере ars amandi (искусство любви). Когда темноволосая узнала, что неподвижная блондинка уже фактически готова для дальнейших действий, она прервала свои процедуры, остановила пыл рыжеволосой подруги и кивнула головой старцу. Это было явное поощрение. Старец не дал себя долго упрашивать.