Довженко воспользовался передышкой, чтобы полностью оголиться. Разулся, стащил с себя ранее приспущенные джинсы, футболку. Есть за что взгляду зацепиться… красивый шакал.

— Как я успела заметить, все на очень хорошем уровне. — Удивительно, мне удалось без заикания произнести эту фразу. Видимо, привычка быть примерной женой въелась в подкорку головного мозга. — Кухню, правда, оценить должным образом пока не смогла, ты же знаешь я вечером стараюсь много не есть.

Обнаженный красивый мужчина с агрессивно стоящим членом направился в мою сторону. Меня словно кто-то в живот ударил, да раскаленной булавой.

— А ты к-как проводишь время?

Мужские руки снова заскользили по моему телу. Что он творит?! Я ведь не железная и могу себя нечаянно выдать!

— Только с работы приехал, сегодня встречались с немцами, все мозги затрахали, а непонятно, будет ли толк…

Боюсь, меня сегодня тоже хорошенько затрахают. Наглые пальцы направились прямо в промежность, заскользили во влажных складках, а потом запорхали на клиторе. В обнаженные ягодицы, вызывая нервную дрожь и спазмы внизу живота, уткнулось стоящее колом мужское достоинство.

— Когда будешь укладывать Митьку, поцелуй его за маму.

— Я поручил Нине Руслановне его уложить, а вообще он уже большой, сам должен засыпать.

С раздражением подумала, что отец мало уделяет внимания своему ребенку… Если бы не ласкающий меня Довженко, скорее всего, не сдержалась бы и высказалась по этому поводу. Но сейчас не чувствовала себя правой читать нотации. Да и не до нотаций мне… совсем не до нотаций, ведь у Валеры такие умелые пальцы… Горло перехватило спазмом.

— Я в коем-то веке решил телевизор посмотреть, — продолжал меж тем Сережа, — а то с этой долбаной работой не знаю, что в мире делается.

Странно, что он не отмечает мой отъезд в компании проституток.

Мужские губы чертили на моей шее влажные дорожки.

— И что в мире делается? — для поддержания разговора спросила я напряженным скрипучим голосом и тут же чуть не выдала себя с головой, ведь Валера снова зажал сосок моей правой груди между большим и указательным пальцем. Немного больно, приятно, током бьет…

— Да все как всегда, то там напряженная ситуация, то там, Россию везде хают, и самолеты падают … Хорошо, что ты на поезде поехала.

— Х-хорошо, — ответила я, уплывая от действий опытных пальцев.

Кожей спины чувствовалось, как бурно вздымается мужская грудь. Наверное, Довженко заводила эта ситуация: он ласкает и лапает женщину, в то время как она мило разговаривает с мужем по телефону. А меня?! Меня одновременно тошнило, но вместе с тем я безбожно текла и откровенно наслаждалась этими наглыми, бесцеремонно орудующими в сосредоточии моей женственности пальцами. Богатое элегантное убранство номера VIP-класса расплывалось перед глазами. Холодная женщина скоро уступит место бесноватой самке. Оказывается, такой я тоже могу быть.

— С-сережа, я очень устала, прямо глаза слипаются. Дорога сильно выматывает, — каким-то чудом произнесла я вполне ровным голосом, а про себя с некоторым злорадным юмором подумала: «Отстань, милый! Мне не терпится продолжить тебе изменять!»

— Да, конечно, Ира… Ложись спать. Не забывай звонить мне и Митьке.

— Обязательно. Спокойной ночи, Сережа.

— Люблю тебя, — зачем-то сказал муж, и, боюсь, Довженко услышал его признания, ведь он совсем рядом, жарко дышит в незанятое телефоном ухо.

— И я тебя, — привычно неискренне ответили мои губы, а мужские пальцы на клиторе сжались, доставляя боль.

Черт! Можно подумать, Валера меня ревнует…

— Спокойной ночи, — повторила спокойно я и отключила звонок.

Тут же меня, опять прогнув в пояснице, толкнули на большущую кровать. Упершись руками, попыталась подняться, но Валера не позволил, коршуном навалился сверху, резко вошел в меня (ему было легко, ведь любовная смазка чуть ли не по бедрам текла) и задвигался сразу на реактивной скорости. Мир снова начал подпрыгивать и двоиться в глазах, а на кремово-золотистом покрывале огромной кровати стали пробиваться ненавистные прекрасные райские цветы.

— Да… О, да! — застонала я не в силах больше сдержать в себе рвущийся на свободу оргазм.

***

После секса, когда я, откатившись, легонько и чуточку лениво поглаживал ее идеальное тело, Ирина попыталась намекнуть, что мне пора убираться восвояси, типа, я устала и хочу отдохнуть. Пропустил ее слова мимо ушей… Потом потащил мыться в душ, где долго намыливал мочалкой попавшее в мои лапы идеальное тело древнегреческой богини, везде-везде, даже прошелся мочалкой по складочкам между ног. В свои тридцать четыре года Ирина была восхитительно прекрасной: молочно-белая кожа, крепкая, несмотря на рождение ребенка, грудь с задорно торчащими розовыми сосочками, красивая линия между талией и бедрами, длинные ноги и изящные ступни. И мне — циничной скотине — даже захотелось пасть перед ней на колени, молиться и просить прощения за свою грубость. Только вот, как выразилась генеральская дочка, я шакал, мерзавец. Теперь поздно быть хорошим, поэтому на колени я решил поставить ее. Богине, конечно, не понравился такой расклад, личико свое прекрасное брезгливо скривила, будто слова «минет» и «блевотина» синонимы.