Шрифт:
Столетия трещали
И исчезали в трещинах земли.
А с высоты, задумчив и печален,
Спокойно серебрился Божий лик.
***
Март
Ещё я задыхаюсь от зимы,
А в марте, что ни ночь, все та же стужа.
И частый кашель ошалевших кошек
На мысль наводит — быть тепла не может.
Не пахнет первой ласточкой ещё,
И градусник в окне висит сосулькой.
Земля в снегу. На реках толстый лёд.
И всё-таки весна уже грядёт.
Открыли выси синие глаза,
Асфальт лоснится в солнечных проталах.
И с каждым днём уже длиннее день.
И чувствуется благостная лень...
Я — лень земли, её огромный нуль,
Стою на перекрёстке двух столетий,
Тепла и холода, надежды и тоски,
Зажатый в ожидания тиски.
И лапа памяти царапает нутро,
А в городе гудит набатом время.
Стою на перекрёстке, будто голый,
От холода я прослезился, что ли?
Прожить полвека, в сущности, пустяк,
Двойная суть и двойственно обличье —
Во мне и праведник и шут сидит отпетый.
Приметы страха — яркие приметы.
Всегда у страха подлость в рукаве.
Мне мысль страшна, что нас ласкает подлость...
Я спрятался в ладонях у эпохи,
Дела мои, как и эпохи, плохи.
А впрочем, два червонца на такси
И за город умчаться, в поднебесье.
Тулуп трещит. Какая маята...
Всё суета сует, всё суета!
Мне только бы добраться до угла,
А за углом — жестокая удача —
Сквозняк с души срывает оболочку,
Душа из тела на свободу. Точка.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И, холодом зимы переболев,
Любви и свету открываю двери.
Весну встречаю отроком счастливым,
В душе мечта — цветенье черносливы.
***
Весна ворвалась девкой пьяной
в моё угрюмое жильё.
Сперва я не узнал её,
потом; прислушавшись случайно
к её зеленым голосам,
мгновенно пьяным стал и сам,
вернее, спятил моментально
от шороха её плаща...
Мы полночь пили сообща
до дна из звёздного стакана...
И ветер тоже с нами пил...
А город в неизвестность плыл
и тоже был, наверно, пьяным.
***
Тёмная, светлая,
добрая, злая
в дверь постучала —
сердце оглохло...
Где это было?
Припоминаю:
в будущем веке
прошлой эпохи!
Припоминаю:
голос небесный
прошелестел мне,
гром заглушая.
Смерть не ужасна,
были бы песни,
всё остальное —
мелочь, пожалуй.
Было мне весело.
Припоминаю:
вправо — сломался,
влево — взбесился.
Ночью напуганный,
к призраку-Майе
жадно прильнул
и отравы напился.
Припоминаю:
было мне плохо,
нищим на паперти
клянчил покоя...
Кончена песня,
только не охать,
всласть надышавшись
смрадом левкоя.
***
...А небо будущим беременно...
О. Мандельштам
Мы всё ругаем сгоряча,
Всё недовольные друг другом...
А небо отдано грачам,
Летящим в непогоду с юга.
Покинув доброе тепло,
Грачи — крикливые статисты,
Весну играя бескорыстно,
Летят сквозь время напролом.
Уже безумные почти,
Летят и тяжелеют прошлым.
И ветер, хлопая в ладоши,
Грачам о будущем кричит.
***