1900 год. Мир молод. Кнут Гамсун пишет о птицах и о летней любви, о молодых побегах и густых лесах. Гениальный автор «Голода» еще не стал тем нацистом, который передарит Геббельсу свою медаль, полученную вместе с Нобелевской премией. И Ницше еще не присвоили злодеи. Можно верить в царство бога Пана, в Природу и в «здесь и сейчас».

1900 год. Все произошло в 1900 году. Паула пишет своему брату Курту, что после долгих лет в дреме и грезах она, наконец, пробудилась. И что перемены в ней, быть может, удивят ее семью. Но все к лучшему. Они будут довольны. Они должны ей доверять.

Бремен – Париж, семнадцать часов на поезде. В одном купе с Паулой едет мадемуазель Клэр, артистка кабаре. Ее коллега, «молодой человек с негроидными чертами», стоит в коридоре и не решается войти в купе из-за Паулы. Но даже под ее «строгим немецким взглядом» они не перестают болтать и петь.

Клише помогают описывать сложный мир. Французы – легкомысленные скептики, ведут себя непристойно и остроумно. Немцы же, напротив, скромные и серьезные, опрятные и медлительные. Паула записалась в Академию Коларосси, где ее однокурсницы-парижанки позволяли себе называть милыми работы Родена, этого живого божества. На самом же деле они прекрасны! «Эти девицы просто не способны сказать ничего глубокого».

Камилла Клодель была студенткой в Коларосси; любовница Модильяни Жанна Эбютерн тоже туда записалась. Здесь студенткам можно было писать обнаженную натуру [3] . Женщины позировали полностью обнаженными, мужчины – в кальсонах. «К несчастью, – напишет Паула родителям, – все эти модели – „позёры“. Они знают с полдюжины поз и постоянно их повторяют». Паула пишет торжествующего усача, поднявшего подбородок и скрестившего руки на груди. На нем белые плавки; даже без одежды он выглядит парижанином.

Паула ходит на курсы по анатомии в Высшую школу изящных искусств – в 1900 году она открыла двери девушкам [4] . Там много иностранок: американки, испанки, англичанки, немки, русские – все они приехали, потому что не нашли ничего подобного в своих странах. Несмотря на головную боль, которую у нее вызывают трупы (предоставленные школой медицины), Паула очень ценит этот курс. Наконец-то она поняла, что такое колено, – напишет она родителям. Катлин Кеннет, студентка из Англии, писала в 1900 году с некоторой иронией: «Сказать, что девушка двадцати лет отправилась в Париж, чтобы учиться изящным искусствам, означало, в сущности, констатировать, что она навсегда потеряна для общества». Во всяком случае, Паула считала, что учиться там «женщинам тяжелее». От них ожидали миленьких и обольстительных картин, тогда как мужчинам позволялось хулиганить. А этот прекрасный, порочный Париж! Затхлая вонь абсента, всюду – грязь и лица, напоминающие луковицы. Отец заклинал ее не гулять вечерами по Большим бульварам, потому что «там можно увидеть дурные вещи».

Паула снимает комнату на бульваре Распай. Кровать в длину, полторы кровати в ширину. На стенах – обои в цветочек. Камин, лампа на парафиновом масле. Комнату с ней делит Клара Вестхофф, приехавшая учиться у Родена. Первая покупка – матрас. Вторая – метла. Надраить, вычистить все. Тридцать сантимов – и по воскресеньям будет приходить уборщица. Паула мастерит мебель из обрезков досок и драпирует их кретоном. Цветы здесь невероятно дешевые: всего за пятьдесят сантимов можно купить букет нарциссов или мимоз или восемь роз! Она нашла кафе-молочную, в которой можно поесть за франк (правда, не слишком плотно). Она худеет. Бутылка красного вина за пятьдесят сантимов, полезно для железа в крови. Родители посылают ей леденцы.

Лувр. Гольбейн. Тициан. Боттичелли, его огромная фреска; пять молодых женщин в летящих платьях словно сняли «огромный груз с ее сердца». И Фра Анджелико. Быть с ним в окружении святых. А снаружи видеть Сену то в голубой, то в золотистой дымке. Акробаты на набережных. Букинисты разложили книги на лотках. Коро и Милле в частных галереях. Ей есть что показать Кларе: на правом берегу, у торговца Воллара, стопки картин привалены к стенам, и она уверенно их перебирает. Здесь есть новая простота, говорит она, – Сезанн.

Паула гуляет много и всюду. Омнибусы огромны, их тянут тройки. Некоторые запряжены «тандемом»: лошади идут гуськом. Это так живописно, что она делает наброски. Но самое экстравагантное – парижане. Немыслимые шляпы, невиданные цвета, художники, одетые совершенно карикатурно в бархатные костюмы, с невероятными развевающимися галстуками, в плащах и даже тогах, длинные шевелюры, женщины вытворяют с волосами невероятные вещи. И «Бал Бюлье», студенты вперемешку со швеями и прачками, широкие шляпы, шелковые платья, открытые блузы и даже дутые велосипедные штаны!

Конец ознакомительного фрагмента.