Шрифт:
— А-а-а-а! — завопили в один голос и Марьванна, и гибнущий в зубах Кацмана цветок, и Кощей.
— Хе-хе-хе, — сказал зловещий мстительный Кацман, торопливо дожевывая цветок и на глазах обращаясь в нечто страшное, со злой физиономией, ушастое и лысое существо, но почему-то с огромным туловищем, сию секунду готовым ударить ногой в грудь с криком «Это Спарта-а-а!».
Мир знал Спайдермена и Супермена, но не знал Кацмана, а тот, в свою очередь, был явно не из лагеря супергероев.
Нахально ухватив Марьванну жесткими лапищами поперек туловища, он сорвал с нее тонкий беленький ремешок — меч-кладенец волшебный, — и ожег его ударом вороного, в звездах, коня Марьванны. Генка на четвереньках взвился с ржанием — но тотчас понял, что он уже не конь, а человек, и на нем берцы и тельник, а не седло в стразиках.
— Поверил, носатый дурак?! — проорал зловещий Кацман, таща прочь верещащую Марьванну прочь от Кощея. — Это ж аферистка с фокусами!
Кацман еще раз щелкнул ремнем по полу, метя в кота, но попал по Горынышне, и она тотчас растеряла свой секси-лоск, снова став крохотной ящерицей.
— Аха-ха-ха-ха! — хохотал как безумный Кацман. — А хочешь на невесту на свою посмотреть вблизи?
Марьванне досталось волшебным ремешком, и косы ее тотчас побелели, а лицо избороздили морщины. Марьванна залилась слезам и закрыла лицо руками, но Кощей, хоть и на краткий миг, но ее без прикрас увидел, и тотчас понял, отчего девица казалась ему смутно знакомой.
Это ж хозяйка его непутевая, ворчливая озорная бабка! И на стене наверняка ее старая фотография висела!
— Марьяша! — прокричал Кощей, чернея лицом.
В голове его, мгновенно избавляющейся от молодых буйных кудрей, вихрем проносились его мысли, вспоминались проскальзывающие меж ним и Марьванной искры, и меч-кладенец, добытый в ТриДевятом — значит, сработало все ж таки заклятье на любовь-то! — и собственное «эх, была б на пятьдесят лет помоложе…». Да какое уж моложе! Ведь был же, был же шанс присмотреться! А он все туда же — молоденьких захотел! От удара кацмановсксого ремешка молодость наносная, яблочная, тоже сползла с Кощея, как сухая старая шкура со змеи, и это Кацмана только развеселило.
— Жулье, проходимцы! — веселился Кацман, понимая, что и престарелый носатый лысый жених тоже здоров был надувать красавиц.
— Отдай Маняшу! — багровея до самой лысины, провопил Кощей гневно.
— Ну вот еще, — зло прошипел видоизмененный мстительный Кацман, щуря конские глазки. — У меня с бабкой свои счеты!
— Что тебе надо от нее, нелюдь, — кипятился Кощей.
— Выкуп давай! — издевательски проржал Кацман, удобнее перехватывая Марьванну поперек туловища. — На восстановление испорченной красоты. А пока у меня старуха будет…
И Кацман проворнее Спайдермена запрыгнул на стену и покарабкался к раскрытым по случаю летней жары окнам.
Никогда Кощей не чувствовал себя глупее, чем в этот час. Обычно невест из-под венца у незадачливых женихов воровал именно он, хихикая и злопыхая, потирая гаденько ручки и радуясь очередной пакости и победе над незадачливым Ивашкой. А тут вдруг невесту умыкнули у него самого, и ощущение беспомощности и отчаяния Кощею очень отчего-то не понравилось. Главным образом потому, что не было никакой гарантии, что все хорошо сложится. Да даже если и хорошо — это не вот прям сейчас, а когда он, Кощей, свою Маняшу найдет и из рук злого Кацмана вырвет. Но вот вырвет ли? На это тоже однозначного положительного ответа не было.
А Маняша Кощею нужна была.
Позарез Кощею вдруг потребовалась Марьванна его!
«Ну, не молода, — с отчаянием думал Кощей, выбегая на улицу вслед за удравшим Кацманом, — так ведь и я не мальчик… а она — она-то ведь знала, каков я, с самого начала видела… Вот, вместе грелись бы у камина… на озеро уточек покормить, ездили б… а то и Ягу в гости позвали — все развлечение…»
Но Кацмана и след простыл. Ускакал, идолище поганое, и Кощей, схватившись за голову лысую, испустил полный отчаяния крик.
— Маняша моя!
Глава 18. Бой на реке Смородинке
Марьванна сурово гремела кастрюлями на кухне, яростно терзая посуду металлической щеткой для успокоения нервов. Пахло чем-то невкусным, пересоленым или даже горелым, но сейчас это не имело совершенно никакого значения. Ведь все ее усилия, все мечты и дерзкие планы вместе с отчаянными поступками подлый Кацман спустил просто!.. Не станем говорить, куда он спустил все нажитое непосильным трудом. Но только спустил, и за веревочку дернул. И не было рядом ни верного кота, который перископно вылез бы из-под стола и дал совет, ни полыни, да и книги с рецептами тоже не было. Только вислоухая персиковая кошечка, пожирающая сосиски с рычанием тиранозавра-социофоба да безумный Кацман, потерявший человеческий вид, скачущий по ветвям грозного дуба за окном и колотящий себя в грудь кулачищами.
На постели валялось испорченное голубое шелковое платье, треснувшее по швам, когда могучая талия Марьванны вернулась на свое законное место. И больше ничто не напоминало о больших приключениях Марьванны, кроме этого испорченного платья и беснующегося Кацмана.
Кацман был, конечно, способным учеником — это Марьванна вспоминала с горестными вздохами, — но не умным, отнюдь. Слопав волшебный цветок, Кацман мог превратиться в кого угодно, и стать лучше, мудрее, сильнее. Вероятно, мог бы повторить блестящую карьеру любого олимпийского чемпиона — вечная мечта всех мальчишек! — или вообще стать мозговым гением вроде профессора Доуэля. Но прекрасно понимая это, Кацман просто не решил, какая карьера его влечет больше всего, и потому его мотыляло из стороны в сторону.