— Сочувствую, у девушки черепно-мозговая травма и перелом правой ноги, помимо этого, сильные ушибы, — сжимаю челюсть так, то слышен хруст зубов, мысленно представляю, как убью того, кто это сделал.

Вот что с ней будет дальше? Что будет с нами? И что мне сказать дочери, когда она спросит, где ее мама? У нас ведь только все начало налаживаться…

Я прошел в пустой коридор и схватился за голову, облокотившись о стену, спустился на корточки. Мне было совершено плевать, что подумает персонал, так хреново мне еще никогда не было. Ситуация мне казалось безысходной. Я был вне себя осознавая, что снова могу ее потерять.

Как я узнал позже состояние тяжелое — это все, что сказал мне врач. Только вот его сочувствующий взгляд, который он пытался спрятать, говорил об обратном.

Не стоит говорить, что к ней меня не пустили, отправили домой и тонко намекнули, чтобы молился Богу и надеялся на лучшее.

Дочери пришлось соврать, что мама уехала в командировку. Я не мог ей сказать, что она лежит в палате, подключенная к аппарату искусственного дыхания. И находится на грани жизни и смерти.

Кости врать не стал, и дело не в том, что он ее брат и мой лучший друг. Предупредил, что к ней никого не пустят сейчас, как бы он не рвался увидеть свою маленькую сестренку. Попросил позвонить ее родителям и сказал, что билеты оплачу сам, и проживать они будут у меня. Мне нужно было, чтобы во всей этой ситуации с дочкой были родные люди и не только мои родители, которых она знала меньше недели. Я не хотел нанимать постороннего человека в наш дом, не готов пустить кого-то со стороны.

Забрав дочку, на автомате вел машину до дома. Славе сказал, как планировал, что мама уехала в командировку, а мы остаемся за главных. Я видел, как потухли ее глазки, чувствовал, как она расстроилась.

На следующий день Костя приехал к нам не один. С ним были родители Леры, постаревшие лет так на десять. На фотографии, что мне показывала малышка недели две назад, я наблюдал счастливую семейную пару. Сейчас же было только боль и горькие слезы. И только дочь, что вихрем ворвалась в гостиную, вызвала хоть какие-то положительные эмоции.

Меня не пускали к ней одиннадцать дней. Одиннадцать гребаных дней я жил, как в аду, молил Бога, чтобы она осталась жива. Мне было плевать на все: родители, бизнес, друзья. Все это отошло на последний план, спасала только дочь, и то порой мне было больно на нее смотреть.

Стыдно, признаться, но иногда я избегал общение с ребенком, она тянулась, спрашивала, когда приедет мама, а трусливо сбегал из дома. Запирался в офисе и даже оставался там ночевать.

И вот наконец-то я могу ее увидеть, хоть и пустили на пять минут. Но я уже безмерно рад, понимая, что она идет на поправку. Ведь были бы осложнение, меня не было рядом.

Только вот я совсем не был готов к тому, что увидел…

Картина, которая предстала перед глазами, выбила из легких весь воздух, не думал, что бывает так больно дышать. Две недели назад было столько планов на жизнь: съездить с семьей в Сантандер, показать им дом на берегу залива, выйти на яхте в море, наконец-то сделать предложение Лере… а сейчас лишь одна мысль, чтобы она осталась жива.

Я взял ее маленькую бледную ладошку в свои руки, прижался к ней губами, целовал каждый ее пальчик, ожидая хоть малейшего отклика, но все безрезультатно. Сердце сжималось до боли, казалось, что это никогда не закончится. Хотелось кричать от отчаяния, выть как волк-одиночка, лишь бы она пошевелилась или затрепетали ее густые лестнички. Лишь бы дала хоть какой-то знак на наше будущее.

Лера лежала прикованная к кровати, как принцесса из сказки про спящую красавицу, только вот не была она сейчас красавица. Лицо ее было разбито, при падении она как-то умудрилась под голову сумку закинуть, к сожалению, внешне это ей не помогло, хотя удар смягчился. Только при одной мысли, что все могло быть хуже меня бросает в дрожь.

— Прошу, любимая моя, возвращайся, — шептал сдавленным горлом, будто стекла наелся. — У нас дочь, планы на отпуск. Мы не сможем без тебя… Прошу, вернись к нам…

Эту ночь я снова провел в офисе, не хотелось никого видеть. Единственное на что хватило сил, так это позвонить домой и поинтересоваться как дочь. Открыв очередную бутылку коньяка и усевшись на пол у окна, я смотрел на вечерний город, наблюдал, как солнце покидает свой пост и прощается с нами до завтра. На том момент я был пуст, выжит как лимон, казалось, что это Лера прощается со мной, с нами…смотря на закат, я не верил, что это все происходит…

На следующий день более-менее когда пришел в себя, я лично занялся поисками непутевого водителя. Служба безопасности по моему личному запросу принесла мне видеоматериал, на котором четко была видна красная иномарка, но не было видно номеров. К этому моменту милиция отработала камеры с близко находящихся зданий, узнали номера, только вот водителя не нашли…

Зато я сука знал, кто это!

25

СТАС

Я несся как сумасшедший в сторону Ивановской области, прекрасно знал, куда мне надо и даже бывал там как-то раз. У меня внутри было столько боли, столько ненависти, что я не понимал, как еще держался. За свои тридцать с небольшим я никогда не поднимал на женщину руку, а сейчас думаю лишь о том, как бы рассчитать силу, чтобы не убить. Я точно знаю, что рядом с такой тварью не смогу держать себя в руках. Сука, меркантильная тварь.

Через четыре часа я был уже на месте и почему то не сомневался, что она прячется здесь, в любом доме своей бабушки. Передо мной в венецианском стиле возвышался двухэтажный дом с кованым забором. Я не стал звонить в звонок, что располагался на заборе, спрятанный под зелеными зарослями. Знал, что баба Нина никогда не закрывает ее, никогда не понимал ее.