— Что у нас там? — спросил я.

И даже не знаю, о чем спросил, зачем. В моей голове девушка. Нет, я вовсе не думаю о том, как и какими бы способами бы её трахнул. Для секса… есть любая. Даже моя секретарша, которая верх безукоризненных манер снимет юбку и запрыгнет на стол по первому зову. Потому что боится, потому что я слишком много ей плачу… А когда тебе платят столько денег, уже неважно, что муж дома, что дочка маленькая, фотография которой в рамочке на столе.

А эта Лиза… мне интересно, что она сейчас делает. Бродит по запертому крылу дома? Поднимается и опускается по единственной оставшейся в её распоряжении лестнице, проводит рукой по резному дереву перил? Лестница не уцелела, просто обрушилась и её восстанавливали. Интересно, она чувствует, что это подделка? Слушает ли она, что шепчет дом? Понимает?

Секретарша говорит. Голос её звучит монотонно, он отбивает факты таким сухим беспристрастным голосом, в одном темпе, что это усыпляет. Если бы так, я бы просто закрыл глаза и уснул, с радостью наплевав на все проблемы. Но уснуть не выйдет.

— Может, лекарство? — спохватывается Валерия, так зовут мою секретаршу.

Немногие знают о моих болях. О том, что когда они нарастают я перестаю спать. О том, что ненавижу осень ведь именно в это время года я чувствую себя стариком запертым в теле молодого сильного мужчины. У меня было сломано два ребра, рука, нога, сотрясение мозга, у меня обожжена значительная часть тела. Самое смешное — я прошёл огонь и воду за эти пятнадцать лет, что добивался власти и денег, а все эти травмы получил за одну ночь.

Переломы напоминают о себе мягко, едва слышно. Эта боль — игрушечная. Но голова… иногда мне хочется просто оторвать и выбросить её, право слово, без неё бы жилось гораздо проще. И я ненавижу лекарства. Тогда, когда всем казалось, что я умру, даже Ирма рыдала у моей постели, я первый и последний раз видел её в слезах, мой мозг был затуманен наркотиками. А я даже сказать не мог, чтобы меня перестали обкалывать лекарствами — просто не было на это сил. Решил, что если выживу, плевать, даже если ногу не спасут, никогда, никогда не позволю быть себе настолько беспомощный. Никаких лекарств, которые вместе с облегчением дарят отупение.

— Сам поеду, — решил я, Валерия вздрогнула, она никак не могла привыкнуть к тому, что даже на максимальном отвлечении и не слушая, я улавливал суть разговора. — Машину пусть готовят.

Дело — ерундовое. Перекупили предприятие, вбахали в него деньги. Поставили человека руководить, умного, толкового. Но иногда эти умные люди вдруг решали, что если я настолько богат, то просто не замечу, что немного денег у меня украдут. Да Господи, я настолько богат, что мне деньги уже девать некуда, но я никому никогда не позволю выставлять себя безвольным идиотом. Один раз позволил, достаточно….

— Хватит, — попросил меня Сергей часом позже. — Правда, хватит.

Человек лежал передо мной бесформенной кучей. На мгновение мне показалось, что он умер. Эта мысль не испугала, просто появилась и растворилась. Он был жив, даже в состоянии шевелиться — застонал и перевернулся на спину.

— Пожалуй, и правда, хватит, — согласился я.

Потянулся, хрустнув костями, вытер сбитые костяшки рук о пальто — на нем все равно брызги крови. Похлопал по карманам, но сигарет нет — Сергей торопливо подал мне пачку.

— С этим что?

— Пусть вывезут и скорую вызовут… зачем нам бессмысленная смерть? Ему ещё долг возвращать. Правда?

Мужчина кивнул и пополз, прочь, не в силах встать. А я затянулся и подумал о Лизе — чужая боль и кровь так и не смогли прогнать её из моей больной головы. Интересно, если разбежаться и долбануться головой о бетонную стену, поможет?

— Скоро рассвет.

И правда, рассвет скоро… Спал ли я прошлой ночью? Не помню. Автомобиль летит по тёмному ещё городу, а я… я думаю о девушке. Перестал гнать мысли прочь, закрыл глаза. Представил — вот её тонкая фигурка на грязном полу конюшни. Рядом лежит конь, его некогда мощная, а сейчас уже впалая грудь ходит ходуном, дыхание хриплое, на морде пена. А на его боку ладонь. Тонкие пальцы чуть дрожат, но руку она не убирает, то ли коня успокаивает, то ли сама пытается успокоиться…

— Один раз это закончилось хреново, — напомнил мне Сергей.

— Я убью её, — обещал я скорее себе, чем ему. — Сначала пойму, а потом… потом убью.

Дома я отклонился от привычного за много лет ритуала. Сначала я пошёл к ней. Сергей отпер передо мной дверь — коридор залит огнями. Видимо, дома она все таки боится, и это радует. Мне просто хочется, чтобы она боялась хоть чего-то. Дверь в комнату немного приоткрыта. Зачем?

Вхожу. Спит на кровати, уже прогресс. Привыкает. Правда в одеяло завернута так, что вот сразу и не поймёшь, где там голова, где ноги. Затем глаза привыкают к сумраку, вижу откинутую руку, ногти короткого подстрижены, на них и не следа лака. Вижу прядь тёмных волос. А потом… глаза. Открытые.

— Здравствуйте, — спокойно говорит она чуть хриплым со сна голосом. — Вам что-то нужно? Выдрессировать тигра? Кастрировать вашу собаку? Отловить единорога в лунную ночь? Если так то извините, нынче не полнолуние…

— Нет.

Она садится в постели, одеяло сползает с плеча. И да, спит она одетой, и я даже чувствую лёгкое разочарование, хотя уже видел её обнажённой, хотя сказал сам себе — никакого секса с ней.

— Вам нужна моя помощь, — шепчет она, и шёпот её завораживает. — Боль вернулась? Вы не можете уснуть? Вас нужно убаюкать? Вы только скажите, господин…