И смотрит серьёзно. Она росла… не так как я. В её мире слезы что-то значили, в моем — ничего. Но она сильная, если что-то случится — справится. Она единственного ребёнка похоронила, мужа, не сломалась. Нашла меня, а это стоило ей нервов денег и железной выдержки. Я подошёл к ней ближе, сел рядом на пол, прислонился к подлокотнику её кресла, а она погладила меня по волосам, чуть смягчившись. Я всегда мог её растрогать, наверное, ещё видит во мне восьмилетнего упрямого мальчишку из детдома…

— Побрился только что, — уже мягче сказала она. — Порезался. Ешь, наверное, в комнате, хотя у тебя несколько прекрасных столовых. Сегодня я велю сервировать стол, как следует. Хорошо? Правила старого дома стоит уважать.

Я кивнул — пусть лучше возится с ужином, чем выносит мне мозг. И с Агафьей нужно поговорить — точно она все сообщила. Отправлю, на пенсию, как пить дать. Пусть сидит со своей подружкой и растит пуделей. К слову у тётушки их три и она везде таскает их с собой. Сейчас не видно, видимо, закрыла в комнате — знает, как меня бесят. Но это ненадолго, и скоро мелкие визгливые создания заполонят весь мой немаленький дом.

— Мне работать нужно, — солгал я.

В принципе, работать и правда нужно, нанять толковых управляющих это лишь полдела. Беда только в дурной голове, которая занимается только тем, что мечтает переменно то поспать, то о Лизе. В принципе, это одно и тоже, учитывая, что спать я могу только возле неё. До вечера я просто сбежал, спрятался. И правда, работал. Посетил офис, по крайней мере, а это уже что-то. Час провел с псом, который немного окреп и пытается встать, но его качает на лапах. Воротник надели, а он все равно норовит иголки от капельниц выдернуть…

Словом, время до вечера я провел с толком, придумал себе столько занятий, что почти выкинул из головы все свои проблемы. Даже не останавливался вглядываться в туманную даль с целью понять, как все плохо с моим зрением. А без пяти семь в чистом безупречном костюме стучался в комнаты к Ирме. Она в платье, которое подобает её возрасту, и смотрится безумно элегантно. В ушах серьги, те, которые её отец в числе многих других драгоценностей вывез в Европу. Их она планирует передать моей дочери, разумеется, если она когда нибудь каким нибудь чудом у меня появится. Словом все идёт так, что Ирма должна остаться довольной.

Длинный стол накрыт белоснежной скатертью, горят свечи. Ирма любит приглашать гостей, и обязательно приглашает, но сейчас её поездка получилась спонтанной, а правила хорошего тона не предполагают приглашения менее чем за две недели. Поэтому, слава богу, обошлось без семейства которое в тридесятом колене было родственно с какими либо великими княжами, а сейчас пытается впарить мне свою засидевшуюся в девках дочь.

— А для кого ещё один прибор? — удивился я.

И двери распахнулись впуская Лизу. Блядь. Я прекрасно знал, что у неё есть по меньшей мере одно платье — чёрное, остальное купленное я ей ещё не отдал. Но тем не менее она пришла в джинсах и свитере. Может назло, показать, насколько ей плевать. Я бы не удивился.

— Здравствуйте, — сказала она и спокойно села на свое место, не дожидаясь, пока для неё выдвинут стул.

Ирма кивнула. Она слишком воспитана, чтобы выражать неприязнь прямо, но все читается по её взгляду, чересчур прямой спине… Женщины пытаются вести разговор, а я тоскую и пью виски.

— Чем вы заняты сейчас? — Ирма сама любезность.

— Развлекаю вашего племянника, ваше сиятельство.

Фейспалм. Они даже про меня забыли, что даже к лучшему. Я методично напиваюсь, тётушка пытается отрезвить меня взглядом, но безуспешно, да и времени у неё нет — забрасывает Лизу плохо замаскированными колкостями.

— Я слышала, что вы играете на скрипке, и взяла на себя смелость…

Я даже оторвался от своего виски. Слуга, что тенью стоял за стулом Ирмы отлучился и вернулся со знакомым мне футляром. Блядь. Лиза приняла его, обняла, прижала его к себе, словно баюкая, и растерянно посмотрела на меня. Я видел, что она растеряла всю свою напускную храбрость, и трижды проклял тот миг, в который Ирма решила меня наведать.

— У меня…

— Подожди.

Я тяжело поднялся — виски сказывается. Прошёл к себе, отыскал завернутый в бумагу смычок и вернулся. Тётя сидит каменным изваянием, на лице ни капли эмоций, Лиза обнимает скрипку. Я бросил на стол перед ней смычок, бумага захрустела, сам смычок опрокинул бокал с вином, оно окрасило скатерть красным. Лиза развернула бумагу, а я трусливо опустил взгляд. Не хотел видеть её глаз сейчас. Слишком… слишком личное.

Робко, настраиваясь, зазвучали струны. Я подумал, что Ирма в сущности ещё такой ребёнок, как бы не звучало странно. Она слишком привыкла жить по правилам. Будь здесь Ванда, она бы просто рассмеялась ей в лицо, а я бы утешал Ирму, пытаясь объяснить, что не все люди такие, как ей хочется. Есть плебеи, как говорила она.

Звук обрушился на меня внезапно. Я поднял голову — Лиза глаза закрыла, руки её, которые недавно дрожали уверенно держат скрипку и смычок. И мелодия… я ожидал чего-то грустно-лиричного, но звуки яростные и дерзкие. Маленькая скрипка и тоненькая Лиза словно противостоят всему миру. Мелодия коварна — она стихает, словно крадётся на цыпочках, а в следующий момент снова обрушивается всей своей мощью. А потом — плачет и ластится, словно прося прощения. Я закрываю глаза. Мелодия изгоняет из меня боль, ей просто не остаётся места, я до краёв полон музыкой. А потом становится тихо…