Шрифт:
— Ну же, девочка, пей мою кровь… Если ты не хочешь, чтобы этот рассвет… стал для тебя последним…»
Почему он передумал?
Наверное, окончательно пришёл к мысли, что жить с кем-то всё-таки лучше, чем одному.
Руки его подняли юбку и развели тонкие ноги в стороны.
Он наелся одиночества. Он много раз пробовал его на вкус.
«Колени лучше согнуть».
За десятки лет скитаний он много раз делал вывод, что жить одному тоскливо. А что может быть хуже тоскливой вечности?
Лицо девочки на мгновение обезобразила гримаса боли.
«Потерпи…» — по привычке обратился он к её разуму.
Ему стало жаль её. Впервые за сотню лет. Ему стало по-настоящему не всё равно, что чувствует рядом с ним живое существо.
Пальцы ловко справились с завязками собственных штанов. Рукой он мазнул промежность.
«Всё ещё мокрая…» — чувство вины, будто яд, проникло в самое сердце и заставило его болезненно сжаться.
И даже понимание, что он может всё исправить, не сделало эту вину меньше. Скорее, наоборот.
Он постарался войти в неё мягко, но у него не получилось. Желание, возникшее сразу же, как только он приставил головку к девственной плеве, сделало член не просто твёрдым и большим, а прямо-таки каменным и ещё большим по размеру.
— Ах… — вырвалось из умирающего тела.
А он не мог остановиться, внутри её было так жарко, скользко. И при этом так узко… Хотелось двигаться в ней ещё и ещё…
— О-о-о-о!
Он помнил, что ей больно и страшно, что…
— Защита… Мрррак! — Рука рванула шнурок, её хорошенькая головка мотнулась в сторону, а кулон улетел куда-то в жухлую траву. — Давно хотел это сделать.
При воспоминаниях о последних месяцах — о том, как она всё время была рядом, умопомрачительно пахла на весь замок кровью и невинностью и называла себя при этом собственностью другого… в груди его полыхнуло. Член налился ещё большей тяжестью. Хотелось всадить его глубже, и ещё…
— Моя-а… — рядом с ней…
«в ней…»
…хотелось забыться.
Хотелось продолжать делать то, что он делал. Хотелось большего — отдачи. Блеска в глазах. Раскрытого от стона рта. Чтобы впиться в этот рот, красный от возбуждения, проникнуть в неё ещё и языком, укусить губу, ощутить вкус крови… Вампирская кровь, пьянит сильнее человеческой.
«Нельзя забываться».
Семяизвержение могло вот-вот произойти.
«Семя и кровь должны попасть в неё одновременно,» — Кай приник к своему запястью зубами. Прокусил кожу.
«Как это, оказывается, неприятно,» — поддел клыком ускользающую вену и аккуратно сжал зубы.
«Хренов эгоист. Ей сейчас в стократ больнее,» — он поднёс руку к её лицу.
Бурые капли падали на белую кожу человечки и скатывались вниз. Оказалось, очень сложно одновременно ритмично входить в неё и держать руку над губами. Кай понял, почему этот обряд был сложен в исполнении и проводили его обычно двое.
«А вдруг не получится?» — от этой мысли тело его напряглось чуть сильнее.
Нет. Он уже привык к мысли, что эта девочка будет его. Он давно привык к её запаху, сроднился с её секретами и страхами.
«Больше ты не будешь бояться…»
Он хочет провести с ней время. Не вечность. Но может, лет 50? Чтобы узнать её мысли, выведать тайны, познать всю до сантиметра и показать ей самой, на что она способна. Чтобы угадывать малейшие её желания и исполнять…
Когда он захотел жить чьими-то желаниями?
Какое-то новое ощущение охватило его. Это было похоже на подъём, на полёт с высоты.
Кай содрогнулся всем телом, запоздало понимая, что это разрядка. Мощная, как взрыв! Сметающая все мысли и сомнения!
— Нельзя… — семя толчками исторгалось из него, отдавая внутрь чистейшим острым наслаждением.
Он схватил голову давно отключившейся Герти и приставил свою кровоточащую руку к синим губам.
— Пей… Да, пей же… давай!
Кровь текла медленно, а доступ к гортани человечки перекрывал мягкий распухший язык. Кай сунул палец в сухой рот и придавил язык к нижнему нёбу:
— Ну же, девочка. Пей мою кровь… Если ты не хочешь, чтобы этот рассвет стал для тебя последним…
Острая боль начала уступать ощущению онемения. Запах крови из гнилостного превратился в цветочный, будто камеру, где она доживала свои последние часы, хорошенько проветрили солнечным летним днём.
«Лето? Так странно. Но меня приговорили зимой».
Герти помнила, как это было.
Берингар ожидаемо навалился на неё.
И обмяк.
На лицо капнуло что-то мокрое. Герти открыла глаза. С головы северянина, откуда-то с макушки стекала кровь.