На улице шумел дождь, огромные волны омывали берег, а мы сидели друг напротив друга, остро ощущая эту чарующую близость.

Мои губы вмиг пересохли. Все, чего хотелось — это трогать его. Не знаю, что в нем такого особенного, но внизу живота разливалась сладкая нега от желания провести подушечками пальцев по загорелому торсу, как тогда в спасательной шлюпке. Странная тяга к его телу, необъяснимое влечение. Прикоснуться ладонью и почувствовать сердцебиение пирата. Невыносимое телесное притяжение на непонятном, животном уровне — впечатляло.

— Ульяяяна, — протянул пират, усмехнувшись, безошибочно читая мои намеренья, — боишься сдохнуть без меня на острове? Снова хочешь потрогать, как на лодке? А что на это скажет твой профессор?

Отпрянула, как от пощечины, упоминание мужа обдало ведром холодной воды.

— Я, между прочим, действительно испугалась, что с тобой что-то случилось! — зло прошипела я, отползая подальше.

Страсть, как рукой сняло…

Мне не хватало воздуха, я вся горела, несмотря на холодные порывы ветра. Только вот от близости пирата или от злости на его слова? Антонио взбесил меня тем, что так легко угадал мои мысли. Пират усмехнулся и пополз ко мне, а я уперлась спиной в земельную стену.

Антонио коснулся моего лица, я отвернулась. Пират с силой повернул меня за подбородок обратно. Наши взгляды, как два клинка, скрестились, сверкая.

Он не имел права издеваться над моими чувствами. Антонио ничего не знает о нас с профессором. Какое ему вообще до него дело?

Но подумать я не успела. Антонио сделал то, от чего мое сердце пустилось вскачь. Пират резко схватил меня за ноги и уложил на спину, подмяв под себя. Я вскрикнула. Мой спаситель медленно осмотрел моё тело, лаская взглядом, раздевая глазами. А потом обвел пальцем контур груди. Чёртово желание, несмотря на его подколки, никуда не делось, а вспыхнуло еще жарче. И сквозь ткань майки проступило очертание свернувшихся от возбуждения сосков.

— Первое, что я сделаю, — наклонился Антонио и прикусил одну из горошин через ткань майки.

Влажные губы коснулись чувственной вершинки, и я, как могла, сдержала стон наслаждения. Его животный магнетизм продолжал убивать меня, и низ живота прострелило мощным желанием. Мне пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не застонать и не выгнуться дугой ему навстречу.

— Так вот, первое, что я сделаю, — на месте мокрого укуса сосок проступил еще четче, возбуждая нас обоих. — Это выбью из твоей прекрасной головки старого профессора, Ульяяяяяна. Любишь его?

Мне не нравилось, что он говорил о моем муже. Он будто ковырялся ржавой гнутой ложкой у меня в мозгах. Не церемонясь, пират вскрывал старые раны. Да, черт возьми, я все еще что-то чувствовала к подлому бывшему мужу и, самое главное, я не знала, как избавиться от этого проклятья.

Сквозь ткань Антонио укусил второй сосок. А я потерялась в этом наслаждении, мое тело пело музыкой, оно нуждалось в сильном, диком пирате. Тяжелая крепкая грудь давила сверху, а к низу живота прижималась большая и твердая выпуклость его очевидного возбуждения. Мы оба задыхались и действовали друг на друга одинаково.

Но я не смогла забыть его слов и, опомнившись, принялась отпихивать, толкая руками в грудь. Пират спокойно встал, оставив меня с затвердевшими сосками и бесстыдной влажностью между бедер.

— Вижу, что все еще любишь, — с насмешкой кинул пират, невозмутимо вернувшись к своему занятию.

Я дрожала, рассеяно хлопая ресницами и не до конца понимая от чего этот озноб: от того, что он угадал мои мысли или от того, что безумно хотела его прикосновений, несмотря на его слова. Низ живота горел. Соски скучали по его губам, а бедра ныли в ожидании грубых мужских пальцев.

Отползая в сторону, я заметила, что Антонио потянулся за листьями, в первую секунду я решила, будто он двинулся ко мне, и резко отпрянула. Пират усмехнулся:

— Не бойся, в следующий раз я прикоснусь к тебе, Ульяна, только тогда, когда в твоей башке не будет профессора.

В ту ночь, когда в океане разразился шторм, на землянку упал ствол пальмы, проломив крышу. Пришлось чинить пострадавшее жилище, а лезвие единственного в нашем распоряжении ножа стремительно тупело. Все же он предназначался совсем не для рубки дров и спиливания деревьев. Многое приходилось делать руками, и к ночи я валилась с ног от усталости.

Почти каждое утро я просыпалась, уткнувшись носом в крепкую спину пирата. Антонио никогда не оборачивался и никак не реагировал на мою близость. Он спокойно спал, а я грела его своим телом, потому что искренне боялась, что пират подхватит воспаление лёгких. Сплетенная нами рубаха из травы и сетки выглядела очень самобытно, но от ветра спасала слабо. Антонио не жаловался, я просто знала, что ему холодно. Пират свое слово держал, и больше ко мне не прикасался.

На побережье Антонио обнаружил неглубокую заводь. Прозрачное стекло воды открывало сказочный вид на плавающих под ним рыб. Именно здесь, наточив длинные остроги и привязав к ним шестизубые острые наконечники, мы с Антонио ловили дышащих жабрами хладнокровных животных. И однажды, во время рыбалки, когда мы по очереди тыкали палками в гладь воды, я не выдержала, решив разобраться.