– Последний шанс вернуть меня, - провыла певица приглушенно из открытого окна.

Мне даже грустно стало, словно и правда последний шанс вернуть мутанта теряю. А он, между прочим, сломал мою жизнь! Донеслись шумные овации заглушившие исполнительницу, а следом…выстрел. Простой такой, громкий, резкий сухой звук. Скупой даже. Я не сразу поняла, что он вообще означает.

– Стреляют, - тихо сказала Ангелина.

А потом мы побежали. Я неслась босиком и все также держала в руках свои туфли.

Страх перед неизвестностью подстегивал, да и Ангелина, которая лихо неслась впереди несмотря на каблуки и лишних десять килограмм, мотивировала мелькающим в темноте ярким платьем. Наконец она выдохлась и остановилась. Я добежала до неё и согнулась, громко хватая воздух – с пробежками я дружила не очень.

– Мы куда бежим? – спросила я немного отдышавшись.

– Не знаю. Чем дальше, тем лучше.

Я присела на бордюр и обулась. Совать оцарапанные грязные пятки в такие роскошные туфли – кощунство. Но на нас и так уже оглядываются… стоим у дороги в вечерних платьях и с туфлями в руках. Смотрю по сторонам и понять не могу, где вообще находимся, хотя в этом городе выросла.

– Может все же с мутантом остаться стоило?

Мне казалось, что на меня смотрят из каждой проезжающей мимо машины. Я хорошая девочка! И в такие ситуации по определению попадать не должна. А теперь стою ночью не пойми где, в вечернем платье и с оцарапанными коленками, выпившая даже, а где-то позади стреляют.

– Поздно уже. Да и поди пойми, кто там плохой, кто хороший… Оторвут голову и имени не спросят.

– И куда идти теперь?

Город казался тёмным и страшным. Все кругом – враги. И до жути к мутанту хочется, он огромный, с ним не страшно. При условии, что его самого не боишься. А я столько боялась, что привыкла вроде как….

– По домам нельзя, найдут на раз.

– У тебя бывших много, - напомнила я.

Лина махнула рукой и пошла прочь. Я следом. Мы сошли с дороги, так как по мнению подруги на ней нас легко найти и пошли дворами. Дворы тоже пугали. Где-то лаяли собаки, раздавались взрывы смеха, наверняка – пьяные. Очень хотелось домой. Родные стены, как известно, лечат. А меня они успокаивали.

– К родителям нельзя, - перечисляла Лина, - На дачу тоже…

– Я знаю где Ивановы хранят ключи от дачи, - вспомнила я и пояснила. – Соседи.

Лина кивнула, видимо, так и не решив куда направиться. Как мы будем добираться я ума не могла приложить, сумки у меня с собой не было, у подруги сумку отобрал мутант. Но зря я недооценивала Лину. Она вытащила наличность… из декольте.

– На всякий случай спрятала, - пожала плечами она. – Случаи бывают разными. Пошли голосовать.

Идею голосовать ночью в вечернем платье я считала безумной, но Лина меня не слушала, а оставаться одной было страшно. Затормозила первая же машина. Удивительно, но нас не изнасиловали, не убили и даже неприличных предложений не делали – забрали деньги и высадили на повороте у дачного кооператива. Пожалуй, людей я тоже недооценивала – среди них попадались неплохие экземпляры.

Здесь было гораздо тише, чем в городе. Одурительно пахло – все цвело. Где-то вдалеке тявкала совсем не страшно собака. В стороне темнел лесок, в котором упокоился Лёша. На нашем участке грядки, которые я вскопала обтянуты плёнкой, значит, огурцы мама высадила. Вспомнила о лопате, и даже ладони зазудели.

– Пришли, - сказала я и толкнула калитку соседского участка. – Ключ у них в бане висит на крючке запасной.

В бане было темно, хоть глаза выколи, прохладно и сыро. Я с трудом нащупала ключ и мы вошли в дом. Свет включать не стали. Дверь к счастью запиралась не на навесной замок, так что можно было делать вид, что дома никого нет. Мы с Линой сели в тёмной кухне. Из крана капала вода, медленно, гулко, а так тишина стояла страшная. Где-то хрустнула ветка, я вздрогнула.

– Так дело не пойдёт, - прошептала Лина. – Мне тоже страшно. Надо спрятаться сильнее.

Куда прятаться мы решали ещё минут пять. Потом решили подняться на чердак прихватив хозяйских одеял и подушек. Сомневаюсь, что кто-нибудь станет искать нас на даче Ивановых, но если вдруг придёт, то нас не найдёт. Идеально.

Лестница на чердак была вытяжной. Лина выше меня, встала на табуретку и дернула за ручку. Дверца открылась, вниз вывалилась хлипкая складная лестница, которая натужно скрипела под нашим весом, но выдержала. Её мы втянули обратно и закрылись дверь. Все – спрятались. На чердаке было прохладно, настелено колючее сено. Мы постелили одно одеяло на сено, вторым укрылись. Лина уснула, казалось, сразу, а я слушала назойливого сверчка, который и не собирался умолкать и думала. Сон сморил нежданно, открыла глаза – свет уже пробивается через единственное на чердаке круглое окошко. Сверчок, наконец заткнулся, теперь птички поют. Сено похрустывает и колет через тонкое одеяло. В углу стоит сломанное кресло, батарея трехлитровых банок, на сваях крыши висят на просушку пучки душицы.

И вдруг показались такими нелепыми ночные страхи. Господи, да двадцать первый век на дворе! Никто никого не имеет право удерживать против воли. Надо просто пойти в полицию и все рассказать. Потом они станут защищать меня, как важного свидетеля – я в фильмах видела. Всех злодеев посадят в тюрьму. Ну, может, кроме мутанта – его мне жалко, хоть он и позволил мне висеть за окошком. Сейчас надо просто поехать домой. Зайду к себе на дачу, там копилка стоит, на проезд наскребу. Может даже такси вызову – мой измученный стрессами организм вполне заслужил небольших трат. Доеду, приму душ, попью крепкого чая – надо у соседей душицы прихватить пучок. А потом в полицию. Вот и все. Я поднялась и отряхнула платье от сена и пыли. Проснулась и Лина.