– Ладно, Олежка, уговорил ты меня. Я никогда не прочь помахать кулаками, размяться. Засиделся я на стуле, к тому же не сексуальное у меня сегодня настроение. Во двор пошли, вытрясу из тебя дурь и заберу свой приз.

Ветер развивает волосы, откидываю непослушные пряди назад. Земля слишком мягкая после дождя, пятки проваливаются – это плохо. Вижу, как грязные лапы снова и снова касаются ее хрупкого тела. Боров толкает Нику своему охраннику, чтобы тот присмотрел за ней, пока он будет занят делом. Девушка напоминает мешок картошки, который перебрасывают из рук в руки, чтобы легче было донести до кузова.

Он ударил первым, правой рукой, резко, без замаха. Точно в мою челюсть. Похоже - это коронный. Бац! И я лечу в грязь, обдавая брызгами белоснежные носки ее туфель. Я их вижу, подымаясь на ноги, сплевывая кровь. Ника дрожит, в глазах потухла надежда. Она в меня не верит, а может быть боится, что, победив, я изнасилую ее сам. Хотя, нет, вскрикивает, когда я получаю еще один удар тяжелым ботинком в живот, значит все-таки не верит.

Не могу его удержать, Боров чувствует вкус победы. Двор освещает лишь несколько фонарей и окна дома. В кромешной тьме драться неудобно, кто-то из гостей включил музыку. Вышли с бокалами полюбоваться на то, как меня отправят реанимацию. Забавно, но такое ощущение, что заодно только мы с Никой, все остальные против. Мимо нас проходят пьяные лица богачей и их рогочащие девки с обколотыми губами и нарощенными ресницами, снующая туда-сюда прислуга. Он бьет изо всех сил, жёстко и сильно: в голову, в грудь, а вот и в печень, как же больно. Драка дело быстротечное. Мы не в кино и не на ринге.

Перед глазами лишь мелькание тёмного и светлого фона, а потом ее лицо, такое красивое и вместе с тем несчастное. Страх, ненависть, адреналин и безумная страсть перемешиваются в моей крови, придавая силы. Бросаюсь на Борова, забыв обо всём: что тот тяжелее, опытнее, старше. Плевать! Мне не хватает рук, и я пускаю в дело зубы! Мы с Боровом сцепились, рухнув на земляную дорожку между клумбами, взметая в воздух тучу пыли. Покатились, дубася друг друга, куда придётся. Удары сыплются со всех сторон – слева, справа, сзади. Но я легче, поэтому, уложив на лопатки, уселся сверху, схватил за голову, откуда только силы взялись? Бью его об землю. Слышу истошный вопль охраны:

– Совсем *банулся? Ты же череп ему проломишь!

Меня отбрасывают в сторону, приземляюсь в куст китайской розы, обдирая кожу, царапая лицо. Я все еще полон злости, рычу, глядя на то, как подымают под руки Борова, по лицу которого течет кровь. Они покидают двор, забыв о Нике. Истерично смеюсь, размазывая что-то липкое. Гости Сергея ошарашено оглядываются, потому что смеюсь я слишком громко. Музыка затихает, слышен рев мотора и скрип калитки. Похоже, праздник подошел к концу. По ступенькам стучат каблуки.

Пытаюсь встать, но башка от ударов так сильно кружится, что идти прямо мне тяжело. Ника замерла там, где ее оставили, но, когда наши глаза встречаются, она испуганно пятится, оступается, убегает в дом. Она что правда думает, что сейчас я начну ее насиловать? Сплевывая кровь, спотыкаюсь о ступеньки, бреду к своей коморке под лестницей.

 Забираюсь на кровать, подушки подкладываю под спину, сижу, пытаясь понять, где болит сильнее. В пояснице, которая онемела или в животе, что тянет и дергает. Откидываю голову, закрывая глаза. Краем уха слышу, как открывается дверь. Подымаю тяжелые веки. Заляпанные грязью белые туфельки несмело ступают по деревянным скрипучим половицам. У нее в руках перекись и шматок ваты, лучше бы она принесла цианистого калия, тогда бы я сдох и не мучился.

 - Спасибо тебе, Олег, – шепчет она дрожащим голосом, сквозь всхлипы и рыдания, впервые в жизни называя меня по имени.

Никогда не была в коморке под лестницей, которую даже комнатой назвать трудно. Сомневаюсь, что Олег может встать здесь в полный рост. Внутри помещения стойкий запах его туалетной воды. Часто чувствую этот аромат поблизости, пахнет морем и немного дыней, но в комнатушке запах сконцентрирован, непроизвольно дышу чаще. Он редко ночует в этой конуре, но щедрости моего мужа нет предела. При воспоминании о супруге желудок сжимается в болезненном спазме. В голове полнейшая каша, я так испугалась, что не могу успокоиться до сих пор, сердце бьется ненормально быстро, губа искусана в кровь. Мне сложно поверить, что водитель спас меня, подставив себя под удар.

Олег…Его имя вертится на языке. Странно, но теперь оно мне даже нравится. Не знаю зачем он это сделал. Прокручивая в голове все, что произошло, не могу определить причину его поступка. Думая о том, как он дрался, не жалея себя, не верю, что он планировал использовать мое тело, как сказал Борову. Он мог это сделать сотню раз: на дороге, в лесу, деревне. У него было миллион возможностей взять меня силой, и ему известно, что я не сказала бы мужу, опасаясь получить порцию тумаков, а не сочувствия.

 Тогда зачем он меня спас? Зная мужа, не трудно догадаться, что с утра он будет вымаливать прощение, скорее всего отблагодарит Олега за мое спасение. Водитель зарабатывал очки перед хозяином? Ничего не понимаю. В любом случае неприятно и больно от того, что из-за идиотской блажи моего мужа пострадал человек.

Комнатушка оклеена дешевыми обоями, здесь помещается только кровать и покосившаяся тумбочка. Он не лежит, а полусидит, опершись на подушку, внимательно следит за каждым моим шагом. Я не знаю, как себя вести, сказала ему спасибо, но уходить не хочу.