– Сегодня днем, осматривая свои владения на центральном рынке, столкнулся с одной старой знакомой, да все бы ничего, если бы она не стояла в обменнике и не светила паспортом. Я бы и внимания не обратил.

Закрываю глаза, тошнота снова возвращается, мозги перестают работать, все же не просто так он сюда притащил меня.

– Фамилии у вас подозрительно одинаковое, господин Ельников. Вот я повеселился, думаю, Олежка то муженька засадил в тюрьму, а сам себе его кралю забрал, ну не шофер, а просто чудо. Друг года просто. Ты знаешь, чего мне стоило усыпить твою орущую дочурку?

Непроизвольно дергаюсь, с силой удерживая себя на месте, кусаю щеку изнутри, чтобы не кинуться, не натворить глупостей, нужно спасти моих девочек, помочь им, а не подставиться под партию ударов. Нужно что-то придумать.

– Отпусти их, твою мать, - не справляюсь с поставленной задачей, рычу, вскакивая на ноги.

Но меня толкают в грудь, связанные руки и ноги мешают. Плюхаюсь в свою лужу, не замечаю, как сильно промок, плевать.

– Нет, ну так не весело, Олежка, - поворачивается, - коньячку принеси мне, Витек, - командует он одним из своих щенков, наклоняясь вперед, пахнет спиртным и луковыми кольцами вперемешку с жаренными яйцами, - вот я парень отходчивый, а тебя простить ну никак не могу, - разводит руками, ящик прогибается еще ниже.
– Ну вот старался и не прощается. Серега тогда за тебя просил, а теперь то Серёга уже никто, сам знаешь, и старая обида всколыхнулась, – берет рюмку, опустошая ее одним махам, даже не морщится, - предлагаю нашу проблему заново ребром поставить. Я ведь тогда честно твоего, его, ой, запутали вы меня, короче бабу вашу на двоих выиграл. Выходит, могу попробовать. Ты то сам уже натыкался, надоела она тебе, а мне в диковинку. Тем более вы прям за ней вдвоем, может че умеет она необычное?

Не могу успокоиться, трезво мыслить не могу, слишком люблю, чересчур дорога она мне. Она, дочка, сын – мои слабые места, которые делают меня беспомощным. Не хочу жить без них. Это как оторвать ногу, руку, все пальцы сразу.

Они вталкивают в помещение мою Нику с размазанной по лицу косметикой, в грязной одежде, я хочу рвать и метать, придушить каждого за то, что смеют прикасаться к ней. Но радуюсь, что на ней вообще есть одежда, значит еще не тронули. Хотят, чтобы я прочувствовал, для меня это шоу.

– Такое оскорбление, - крутит печатку на толстом пальце Боров, - как ты мне нанес, можно смыть только кровью, я и думал тебя убрать потихоньку, но ты гад живучим оказался.

Я его не слышу, выделяю из массы звуков тихий плач своей женщины. Нижняя губа предательски дрожит, на нее не смотрю, потому что кинусь, а надо держаться.

– Просто убивать мне тебя неохота, скучно это. Поэтому мы сейчас твою девку оприходуем с ребятами, и должок с тебя будет снят. А хочешь мы на работу ее устроим? У меня большие перспективы, клиентов не так много, всего по пять – шесть человек в день, деньги хорошие будет в дом носить, ей не впервой, стриптизершей же работала.

Ника дрожит, слышу, как она дышит, подвывая, так, будто тонет, идет под воду, ко дну. Я не знаю, что предпринять, в этот раз я не вызывал полиции, ничего не сделал, в квартире спит Сережа, где-то здесь моя дочь, моя красавица жена в подвале, среди кучи поддатых мужиков без моральных принципов, а я связан по рукам и ногам. Чувство беспомощности не дает вздохнуть полной грудью. Ника смотрит на меня с еще большим ужасом, чем тогда, когда бывший муж проиграл ее в карты. В то время было легче, я не любил ее так отчаянно.

Это моя вина. Мне стоило отказаться от неё, как только Сергея посадили в тюрьму. Нам нужно было разбрестись по разным углам, чтобы не подвергать друг друга опасности, чтобы они с сыном могли жить спокойно, но я не смог. Смалодушничал, проявил эгоизм, захотел обрести счастье. Как же сильно я их люблю, всех троих - моя семья, моя жизнь. Не могу позволить сделать Нике больно, сломать её, превратить в вещь, в отребье, я слишком люблю её.

Падаю на колени перед этим уродом:

– Убей меня, давай, голыми руками. Ты ведь этого хочешь, она изначально тебя не интересовала, отпусти их, а меня убей, забери долг. Сразу хотел меня пристрелить в том лесу, а теперь просто убей на глазах у своих ребят, только слово держи, как по понятиям, ты ведь мужик, Боров, да? Убей меня! – истерично смеюсь, подымая руки.

Слышу, как вскрикивает Ника, она не плачет, нет, скулит, словно побитая камнями собака. Я знаю, что она меня любит по-настоящему, не за что, просто так, как и должно быть, за то, что я - это я.

Я боюсь, что не смогу тебя спасти. Прости меня, любовь моя, но по-другому никак, слишком счастливы мы были, так не бывает, жизнь не так устроена, я всегда это знал, но с тобой забыл, расслабился, поверил, что все может быть хорошо. Нет, не может быть. Вот она жизнь, бьёт тяжёлым кулаком в лицо, разбрызгивая кровь по земляному полу. Не знал, что способен на такие чувства, что могу любить сильнее собственной жизни, жену и детей. Дочку, свою плоть и кровь, которую я никогда не увижу взрослой.