— То есть, ты хочешь сказать, что вместо выполнения моего прямого приказа, Сайрус перебирал бинты по твоей указке? — угрожающе протянул оборотень, а я начала лихорадочно соображать, как выйти из ситуации.

— Нет, нет. Все было не так! Это помощников я отправила сортировать бинты, а Сайрус был рядом, просто я попросила его, кое-что мне подать. Он отвлекся всего на мгновение. — врала я без зазрения совести, хотя сама понимала, как нелепо это звучит.

— Ладно, с Сайрусом я потом сам поговорю. — как-то глухо произнес он.

"Прости меня, Сайрус, я пыталась." — мысленно попросила я, виновато.

— Теперь, я хочу знать, что за человек тебя ударил?

Признаться, вопрос поставил меня в тупик, я даже недоуменно захлопала ресницами, переваривая вопрос. Во-первых, я уже объяснила, что это случайность, зачем ему это знать? Во-вторых, откуда он узнал, что это был человек. Хотя на него я и сама нашла ответ. Ударь меня оборотень, у меня от головы бы ничего не осталось, а так только губа разбита. В-третьих, даже, если бы я захотела, то не сказала бы о его внешности ровным счетом ничего, кроме самой раны, которой я занималась. Мне как-то не до рассматривания в том момент было. В-четвертых, я не для того тратила на того человека время и силы, чтобы сейчас сдать Главнокомандующему для неясных целей.

— Зачем это? — подозрительно прищурилась я.

— Не твоего ума дело. — тихо, но зло пришел ответ. — Я спрашиваю — ты отвечаешь. Так кто это сделал?

— Не знаю. — искренне сказала я, гаденько улыбаясь, смотря как мой собеседник медленно закипает.

— Какого черта? — рявкнул он.

— Я правда не знаю. — поторопилась я сбросить мстительную улыбочку. — В то время я крутилась как ужаленная, бегая от раненного к раненному. Последнее на что я обращала внимание — это внешность.

— Раз так, то узнаю у Сайруса. Думаю у него будет больше информации. — более спокойно произнес он, скрестив руки на груди.

— Зачем тебе это? — нахмурилась я. — Это была моя вина. Вместо того, чтобы попросить подержать раненного, хотя знала, что подобное может произойти, я отослала подручных, решив, что все могу сама. Если кого и хочешь наказать, наказывай меня. И вообще, какая разница, кто это сделал? Я уже сказала, что это случайность, не более. Намеренно меня никто не обижал.

— Ты под моей защитой. Никто не смеет прикасаться к тебе, без моего, на то, ведома. Кажется, у меня даже зубы заскрипели от злости.

— Это меня ударили. Ты не считаешь, что нужно у меня спросить, нуждаюсь ли я в каком-то возмездии?

— Нет. — просто и коротко, а я уже сжимаю кулаки, чтобы сдержаться и не запустить чем — нибудь в этого… оборотня. — Ты под моей защитой. Это дело принципиальное. Убивать я того человека не буду, раз уж ты так печешься за его жизнь. Но вот несколько ударов плетью, послужит неплохим уроком для всех.

— Урок чего? — зло прошипела я. — Что нельзя трогать твои "игрушки"?

— Моих подопечных. — спокойно поправил меня Влад.

— Да ты спятил! — взорвалась я, подскакивая со стула и нервно замаячив взад — вперед. — Это была случайность, слышишь? СЛУ-ЧАЙ-НОСТЬ! Меня не в первый и не в последний раз бьют, во время операции. Это нормальное дело для лекаря!

— Ты травница, насколько я помню.

— Ты еще вспомни, что я мечом махать умею и сразу окрести меня рыцарем в сияющих доспехах. — не скрывая сарказма усмехнулась я. — Еще я неплохо рисую и вышиваю. В основном, конечно, одежду, но неплохо штопаю раны. — кажется, меня уже понесло куда-то от темы. — Ничего из этого не отменяет того, что я могу врачевать. И как при штопке одежды есть вероятность уколоть палец, так и при обработке ранений, есть вероятность, попасть под руку больному. Повторяю: это нормально! — рявкнула я напоследок и тяжело дыша, остановилась напротив оборотня.

— Ничего нормального в этом не вижу. — насупился тот. Я даже не сдержала рыка от злости.

— Ты что, будешь наказывать всех, кто мне на ногу случайно наступит? Или, быть может, будешь лично сминать кастрюли, о которые Алиша имела неосторожность обжечься во время готовки? Ведь на нее твоя вендетта так же распространяется? Она же тоже твоя подопечная.

— Не передергивай. — скривился он, а у меня появилось ощущение, что я со стеной разговариваю. Может, я выражаюсь неправильно? Ведь, хоть я и знаю их язык, особой практики в разговоре у меня не было. Быть может, слова коверкаю?

— Я не передергиваю! — не выдержала я. — Для меня подобные вещи, такие же обычные, как для сестры обжечься. Это наша работа.

— Почему для тебя это так важно?

— Да потому что, ты хочешь наказать невиновного человека за случайность, которую он не мог контролировать. Потому что я слишком много сил сегодня вложила в него, чтобы спокойно смотреть, как он будет мучиться. И последнее, потому что будет просто не справедливо наказывать его в показательных целях.

Оборотень молчал, внимательно меня рассматривая. Я тоже не торопилась снова заговаривать, понимая, что и так наболтала лишнего. Жаль, только мысль эта пришла слишком поздно. Я, конечно, уже не боюсь, что меня за длинный язык разместят для показательной порки рядом с несчастным, которого я так защищала, но перед глазами еще было свежо воспоминание о Криме.