Шрифт:
– Вы странный человек, – сказала Соня, ставя перед ним стакан с компотом. – Получаете от немцев важный документ, а не гнушаетесь сидеть за одним столом с евреями. И не просто сидеть, а кормить их. Видели плакат? Немец повесил! Запретил снимать…
– Соня! – застонал Давид.
– Пусть говорит! – успокоил его Крайнев. – Я отвечу вам, Соня. Евреи не сделали мне ничего плохого.
– Они и немцам не сделали!
– Немцы с этим не согласны.
– Мы с ними тоже!
Давид вцепился себе в волосы. Крайнев рассмеялся. Затем достал из кармана кисет, набил трубку.
– Невеста вышивала? – спросила Соня, с любопытством рассматривая красивый кисет.
– Просто знакомая.
– Знакомым так не вышивают! – не согласилась Соня. – Могу я спросить?
– Разумеется.
– Чем будете заниматься у немцев?
– Заготовкой продуктов.
– Работники нужны?
– Хорошие.
– Мы будем хорошо работать!
– Так у вас есть дело! – сказал Крайнев, выпуская дым. – Два яйца за снимок…
– Никто не фотографируется! – сердито сказала Соня. – Дорого! Голодаем…
– Снизьте цену.
– Немец запретил! Тот самый, что вешал плакат. Это фотограф, он берет яйцо за снимок, а нам велел брать два. Цену снижать нельзя, поэтому все снимаются у немца. К нам приходят, когда он уезжает в округ. Приходят редко – люди предпочитают подождать день-другой. Вы сегодня первый и, наверное, единственный клиент.
«Классический пример недобросовестной конкуренции! – подумал Крайнев. – С антисемитским душком…».
– Что умеете делать, кроме фото? – спросил.
– Я окончила мединститут, стажировалась как хирург, – печально сказала Соня. – Диплом получить не успела.
– Почему не работаете в больнице?
– Немцы запрещают евреям лечить! Даже к пленным не пустили!
– Здесь есть пленные? – удивился Крайнев.
– Лагерь в совхозном дворе за городом… – вмешался Давид. – Человек двести.
– Уже меньше, – вздохнула Соня. – Их почти не кормят и совсем не лечат. Там было много раненых. Недалеко от Города шел бой на дороге, там их взяли…
Крайнев молча докурил, встал. Давид сбегал в чулан, принес слегка влажные снимки. Крайнев сунул их в карман.
– Присмотрите за конем! – попросил, выходя во двор.
Соня вышла проводить.
– Спешите? – спросила за порогом.
Крайнев бросил взгляд на часы:
– Нет.
– Тогда расскажу. Немцы, заняв город, нашли и арестовали несколько коммунистов. Затем согнали жителей на стадион – смотреть на расстрел. Рядом с коммунистами поставили Яшу…
– Кого?
– Яшу Соркина. Наш городской дурачок. Его отец рисовал на щитах афиши к кинофильмам, а Яша разносил их по городу. Он высокий, сильный, только ум, как у трехлетнего. Все время улыбался. Встретишь, спросишь: «Яша, фильм хороший?» «Ха-а-роший!» – отвечает. У него все были «хорошие»… Безобидный дурачок, его даже дети не трогали. Он стоял у стенки рядом с коммунистами и улыбался – не понимал, что происходит. Немец в черном мундире заулыбался в ответ и скомандовал…
Крайне молча пошел к калитке, Соня не отставала.
– Чей это костюм? – спросил Крайнев, берясь за щеколду.
– Мужа.
– А Давид?
– Это мой брат, младший. Ему только девятнадцать. После школы окончил курсы, работал в быткомбинате фотографом. Когда все ушли, забрал аппаратуру и материалы домой – все равно бы растащили. Здесь такое было! Магазины грабили, из учреждений мебель выносили… Власти-то нет… Немцы, как пришли, велели все вернуть. Кто не подчинится, угрожали расстрелять. Мы не подчинились.
– Где ваш муж?
– В армии. Мы учились вместе, только он на два курса старше. Военврач третьего ранга. Поженились перед войной, через неделю его мобилизовали… – Соня смотрела на него умоляюще.
– Я вернусь через час, – сказал Крайнев, открывая калитку. – К этому времени все вещи должны лежать в телеге, а вы – сидеть рядом. – Ничего громоздкого с собой не брать – одежда, обувь, ценности. Возьмите медицинские инструменты и лекарства, фотоаппарат и материалы…
Соня встала на цыпочки и поцеловала его в губы.
5
Танк полз прямо на него. Саломатин отчетливо видел смотровую щель механика-водителя, содранную ударом снаряда краску на корпусе под башней, блестящие стальные траки. С траков летели вперед комья земли. Рева мотора, грохота выстрелов и лязга гусениц он не слышал.
«Оглох! – понял Саломатин. – Контузило…»
Он хотел откатиться с пути движения танка, но тело не повиновалось. Он рванулся изо всех сил, но остался недвижим. Танк тем временем подполз со всем близко, нижняя кромка днища проплыла над лицом Саломатина, и стальная махина закрыла для него свет. Стало совсем темно. Саломатин ждал, что танк пройдет дальше, и он снова увидит небо. Но над ним по-прежнему было темно – танк остановился. Саломатин явственно ощущал запах бензина, жар, исходящий от двигателя. Жар становился все сильней, вот уже все тело его охватил огонь. Саломатин замычал, пытаясь стронуть с места отказавшееся повиноваться тело, и ощутил на своем лбу прохладную ладонь.