Представленная техника и вооружение настолько впечатлили хунту, что Фокадан получил самые широкие полномочия, но неформально. Числился попаданец ныне частным предпринимателем, всего-то сотрудничавшим с армией. Официальным главой Технического Комитета стал генерал Беляев, грамотный инженер, перескочивший после начала Революции через звание. Неофициально же Беляеву велели прислушиваться с Фокадану и верить ему, как самому себе.

— Сам понимать должен, брат, — чуточку фамильярно повествовал подвыпивший Черняев на банкете по завершению испытаний, — к иноземцам на Руси ныне подозрительно относятся.

— Сам-то! — Засмеялся такой же нетрезвый попаданец, — мать у тебя кто?

— Француженка, — согласно кивнул фельдмаршал под смешки Бакланова, — вот потому я должен быть выше подозрений — стать более русским, чем самые что ни на есть русские.

— Эк завернул, — хмыкнул Яков Петрович, — но прав, чего уж там. Черед годик-другой эта ерундистика с национализмом должна поутихнуть малость, а пока ничего поделать не можем. Одни только еврейские погромы чего стоят.

— Не скажи, Яков Петрович, — поднял палец генерал Агранов, взлетевший в высокие чины уже после Революции (за столом таких добрая половина), — с евреями не всё так однозначно! Гоняют кого? Спекулянтов да ворьё! Ремесленников я защищаю и защищать приказывал. Беда в том, что у них сапожник, к примеру, может ещё и какими-то гешефтами незаконными заниматься. Вроде чистый сапожник, ан глянешь — ещё и скупкой краденого промышляет, иль водку гонит на продажу. Скажешь, не так, Иван Ильич?

— Так, — угрюмо отозвался полковник-кантонист[1] из крещёных евреев, — всё так. Как вспомню наше местечко, так вздрогну. Отец у меня на этом погорел — честный портной, да пришли уважаемые люди и попросили сделать что-то для других уважаемых людей. Мимо ребе и верхушки жить там не получится, вот и сделал раз, да другой. А на третий пришли полицейские и отца взяли.

— Уважаемые люди откупились, — понимающе кивнул Фокадан, — а тебя в кантонисты?

— Так, — криво усмехнулся полковник, — как вспомню… не знаешь, где хуже — в местечке или в школе кантонистов. Бить-то в местечке не били, у нас вообще детей бить не принято, но знаешь… безнадёга. Тухло. Нищета невероятная и вылезти из неё можно только за счёт нарушения законов. Честно же… придут уважаемые люди и… как с отцом будет.

— А сейчас как с родными? — Поинтересовался Алекс.

— Нет у меня родных, — ответил Иван Ильич с каменным лицом, — в кантонистах стараются привести в православие всех нехристей. Вот и… привели. Там и не так-то несладко, а уж когда на тебя унтер персонально вызверяется, то и вовсе. Вот… как крестился, так отца и потерял, отрёкся он.

— Если б в детство вернулся, то как бы сейчас поступил?

Полковник задумался, потом усмехнулся грустно полными губами…

— Сбежал бы. В Конфедерацию или ещё куда, но сбежал бы. Я ж с десяти лет в кантонистах, а благородием аж в двадцать два стал. Снова терпеть боль в поротой спине, да зуботычины? Я б нашему унтеру в первый же день глотку перерезал бы, спящему…

Красивое, совершенно славянское лицо Ивана Ильича исказилось в звериной гримасе и попаданец, уж на что битый и тёртый мужик, дрогнул невольно.

— Детские травмы, они такие…

Неловкий момент удачно разрешил Черняев:

— Так что, Алекс, быть тебе формально независимым инженером, а фактически начальником. Есть у тебя чутьё на технические полезность, есть!

Попаданец только дёрнул щекой, комплимент достаточно сомнительный, если знать о его иновременности.

Черняев понял его по своему.

— С орденами и патентами не обидим. С патентами, правда похуже… может, долей в предприятиях каких возьмёшь? Железо под Курском добывать начали… как?

Доля в Курской Магнитной Аномалии… звучит заманчиво, только вот зачем? Денег у него столько, что… не то чтобы лишние, но и новым Ротшильдом становиться не хочется, недаром начал на благотворительно столько тратить. К третьему миллиону состояние подбирается, шутка ли[2]?! И это ведь ещё вложения в участки под застройку не выстрелили.

Ему лично… хотя почему бы и нет? В конце концов, будучи формальным ирландцем, сделал немало полезного для своего нового народа. Почему бы не начать заниматься благотворительностью в России?

— Идёт, — согласился Фокадан, — за патенты буду брать земельными участками.

К академику Фоменко[3] и его последователям Алексей Кузнецов относился двойственно. Сторонники криптоистории[4] поднимали неудобные моменты истории официальной, коих более чем достаточно.

В своё время Алексу, свято верящему в истинность учебников, сунули под нос учебники по истории разных времён. Дореволюционных, рассматривавших всё с точки зрения православия и величия Дома Романовых; советских образца двадцатых и начала тридцатых, где на исторические события смотрели исключительно с классовой точки зрения; образца пятидесятых годов, семидесятых, восьмидесятых и наконец — девяностых. Сравнив их с ныне действующими, Алексей не поверил глазам — одни и те же события не только трактовались по разному, но порой нельзя сходу понять, что это одно и то же событие!

Как и подобает неофиту, Кузнецов уверовал в Фоменко и Носовского, но быстро отошёл. Осталось только скептическое отношение к истории как науке и твёрдое убеждение, что пусть Фоменко с последователями перегибают палку, но криптоистория как явление вполне себе существует. Независимо от скепсиса.

Хотим мы того или нет, но власти и правда скрывают от населения немалый объём информации. В частности, выборы… ну в самом-то деле, верить в демократию!

Внушительные обрывки информации о Новой Хронологии остались в голове Алекса и ныне он посчитал своим… Долгом, это пожалуй слишком громко будет, но должным… пустить информацию в оборот.