— Крошка, — выдавила Лусьена ядовито. — Уверяю, тебе скоро никакие правила не потребуются. У себя дома ты сможешь творить все, что захочешь. Хоть голышом по окнам прыгать.

— Как бы там ни было, — возразила Шанти, и руки ее затряслись, — согласись, что это несправедливо.

— Несправедливо было со стороны Филлагории целовать тебя, — невозмутимо откомментировала Лусьена. — Ты даже указ подписать не сможешь своими дрожащими ручонками! Какая из тебя королева? Рыбам на потеху!

М-да, раз речь зашла о справедливости — тем более, о Вселенской — я не имею права сидеть молча и обязана вмешаться. Дожевав кусочек омлета со сладким перцем и промокнув губы салфеткой, я приподнялась со стула и осторожно наклонилась вперед, чтобы разглядеть молчаливую оппонентку Оливии. Каково же было мое возмущение, когда взгляд уперся в раскрасневшееся лицо Роттильды! Она сидела, смиренно опустив глаза и сложив перед собой руки, будто примерная ученица, и лишь по багряному румянцу можно было догадаться, что она чувствует на самом деле.

— Что скажешь в свое оправдание, Роттильда? — снова выступила Оливия. Своей яростью она, кажется, могла поднять дворец в воздух, и это порождало изумление и ужас. Накануне мне казалось, что она не способна испытывать какие-либо эмоции, кроме скуки, в принципе. — Ты же выбыла вчера! Какого низшего ты еще в игре?!

— Я не хочу, чтобы ты это афишировала, — тихо проговорила Роттильда.

Я прочистила горло. Запах базилика и специй в воздухе неожиданно обрел тошнотворность. Возмущение Оливии стало понятным и объяснимым. Видно, девочка первый раз в жизни столкнулась с настоящей несправедливостью. С безнадегой, когда бейся — не бейся, а ничего изменить не получится. И мне очень хотелось вступиться за Оливию, ведь судьба столько раз преподносила мне похожие подарки! Но после этой ночи я не имела права строить из себя революционерку. Теперь я сама сидела среди участниц не по справедливости. Как и Роттильда.

— Удивительно, что правящая двойка допустила твое участие в отборе, — продолжала негодовать Оливия. — Ты ведь адептка низших!

— Девушки, — Андара подбежала к Оливии и попыталась усадить ее на место, но не тут-то было! Ибреса Вандергейт оказалась стойкой и крепкой не только разумом, но и телом.

— Это все ложь! — не выдержала Роттильда. На ее багровом лбу выступили капли пота, но глаз она так и не подняла. — Я никогда не состояла в Ордене прославления низших! Дворцовые сыскатели допустили фатальную ошибку, уличив меня в этом, и королева пошла мне навстречу! Мне перечитали баллы за аудиенцию.

— Радуйся, Шантилья, — Лусьена изогнула брови. — Теперь ты не последняя.

— Боюсь разочаровать, — Роттильда почти зажмурилась, — но мои баллы выше, чем у ибресы Дельвере.

— Почему же это сделали у нас за спиной? — не унималась Оливия. — Вернули тебя в отбор, да еще и баллов отвесили! Почему, Роттильда?!

Роттильда, впрочем, отвечать не собиралась. Лишь выронила вилку и гневно полоснула обидчицу взглядом. А потом — демонстративно встала со своего места и поспешила к выходу. Синяя визиолла тут же отклеилась от стены и полетела следом: тоже обиженная. Дверь захлопнулась за ней с таким звуком, будто взорвался газовый источник.

— Мошенница! — грозно высказалась Оливия.

— Успокойтесь, ибреса! — снова вмешалась Андара. — Если даже такие простые вещи вас приводят в негодование, представляю, как вы будете удивлены, когда узнаете, что вчера к нам пожаловала еще одна девушка, поцелованная Филлагорией!

— Как пить дать — самозванка, — утомленно выдохнула Лусьена.

— Меня уже тут ничто не удивит! — выкрикнула Оливия, но все же неохотно опустилась на свое место.

Я переглянулась с Бруной, что на этот раз сидела рядом с Лусьеной — своей соседкой по комнате. Подруга мотнула головой, пытаясь удержать меня от лишних слов. Немного подумав, я решила, что она, пожалуй, права. Нечего вмешиваться в чужие разборки: только в грязи изваляют, а потом скажут, что так и было.

— Мы пока прячем ее от вас, — пояснила Андара. — Чтобы она не узнала подробностей испытаний и не смогла к ним подготовиться. Но надеемся, что уже к полудню она вас догонит.

Над столом на мгновение повисла тишина. Мертвая и холодная. Такого поворота событий никто не ожидал.

— Постойте, — слово взяла Бруна. — Но это ведь противоречит канонам! Филлагория всегда целовала двадцать девушек. Не больше, но и не меньше. Об этом говорят и Великое Писание Цветов, и Аглиния. Вспомните Проповедь сорок вторую!

— Говорю же — самозванка! — повторила Лусьена и подперла изящный подбородок ладонью. — Боюсь, святоша, она к нам не присоединится. С первого же испытания домой поедет.

— Мы разберемся с этим, — Андара обошла стол. — Не будем делать скоропалительных выводов. Мы считаем, что если самозванки и были, они гарантированно отсеялись на первом испытании. Бояться нечего.

Остаток завтрака мы провели в тишине. Правда, есть больше не хотелось. To ли из- за Роттильды и ее странного возвращения в число участниц, то ли из-за подозрительно появившейся двадцать первой. А, может, причина была вовсе не в этом, а в осторожной и нежной улыбке Рэнимора? В изгибе его губ, которых так хотелось коснуться…

Отогнав шальную мысль о принце, я одним махом доела омлет и закусила его кукурузным гренком. Пшеничных и ржаных в Аэрии не водилось уже давно, даже во дворце. Неурожай с каждым годом душил земли все сильнее, и страдали от этого прежде всего бедняки. Закончив трапезу, я попыталась наладить зрительный контакт с Бруной, но она задумчиво поглядывала в сторону. И я даже догадывалась, что — точнее, кто — занимает ее ум. Двадцать первая… Строгих последователей Филлагории всегда приводят в недоумение несоответствия Писаниям.