Шрифт:
Ты переиграла меня, обманула, ушла непобежденной. Простое, нелепое объяснение – да не любила ты меня!
А я тебя любил больше жизни.
Я не вру тебе – нельзя хвастаться слабостями, а это моя слабость.
Как наркотик.
Давным-давно ведь знал – нам лучше расстаться, эмоциональная абстиненция всегда была сильнее, не мог я вырвать тебя из себя.
Любил больше жизни, готов был всегда умереть с тобой в один день.
Но ты мне не верила. И правильно делала.
Потому что умереть я был готов, а поменять свое дело, мое жизненное призвание на жизнь с тобой – ни за что!
И сейчас, когда ты перешагнула порог всех тайн, я признаюсь тебе – лучше пусть будет так, чем если бы ты ушла с Котом.
Прости меня, но никто из нас не волен изменить себя. И подчинить судьбу.
По законам античности Герой бессилен перед Роком.
Секретарша Надя пожалела, она хотела «подготовить» меня к страшной вести – сказала, что ты ранена. Но я сразу знал, что тебя больше нет.
Потому что вместе с тобой умерли остатки моей души. Острая боль, похожая на инфаркт.
Какое-то время я буду болеть, как чахоточник, отхаркивать омертвелые куски души, потом сердечное кровотечение утихнет, на том месте, где была душа, возникнет твердый рубец, похожий на пяточную мозоль.
Тогда я вернусь к своей работе. Я буду дальше держать на плечах свод мира.
Это не я выбрал себе такое странное занятие. Меня сюда поставила судьба. И я буду стоять, дожидаясь, пока подрастет сын Иван Александрович Серебровский, чтобы ему – единственному любимому на земле человечку – переложить на плечи этот невыносимый груз, это проклятие, всегдашнюю боль и грех, эту великую миссию. Избранничество.
За что?
Зачем?
И согласится ли он взять ее?
Не знаю.
Но я буду стоять. На том месте, где ты оставила меня, мой срезанный цветок, мое улетевшее облачко, моя умершая душа, моя ушедшая весна…
Оттуда, куда ты ушла, взглядом, свободным от пристрастий, зла и суеты, посмотри на меня. Ты увидишь, что я не злодей. Хирург ножом и болью несет исцеление. Уляжется пыль и летящие обломки смутного времени, и люди узнают, и ты увидишь, как много важного, нужного, тягостного и доброго сделал я. И там, в новом воплощении, ты дашь мне то, что я так и не смог получить здесь, – твою любовь.
Это и будет Рай. Я заслужил его своим адом здесь. Ибо сказано навек: вершителям Добра будет Добро, и ни пыль, ни бесславие не покроет их лиц, и будут они жители Рая, в котором пребудут вечно…
До свидания, моя любовь.
До свидания в Раю…
Кот Бойко:
РЫВОК
Заходящее солнце раскалило Серегино лицо до индейской красноты. Строго, не отрываясь, смотрел он перед собой на дорогу, шевелил беззвучно сухими губами – с собой разговаривал.
– Марина знала бездну стихов, – почему-то вспомнил он. – Часто со смехом повторяла Белого: «Жизнь, говорил он, стоя средь зеленеющих могилок, – метафизическая связь трансцендентальных предпосылок»…
– А я все хотел тебя спросить или в словаре посмотреть – что это значит? Но так и не удосужился. И сейчас не знаю, что это за метафизика…
– Плюнь, забудь! – посоветовал Серега. – Не нужно это тебе…
– Наверное… Страшное дело – у людей самые разные таланты, а у меня один – здоровье! На кой он мне? Надоело мне все, Серега!
– Пройдет, – пообещал он твердо.
– Знаешь, я последний раз по найму работал лет двенадцать назад. И так я надоел своими фокусами руководству, что когда подал заявление об уходе по собственному желанию, мой начальник Фима Головчинер наложил резолюцию: «С наслаждением!»
– Ты это к чему?
– Не знаю… Иногда мне кажется, что это Фортуна расписалась на моем заявлении…
Серега недовольно покачал головой:
– Не разговор! Сейчас тебе надо собраться… Как никогда!
– Зачем, Серега?
– Пока Сафонов не опомнился. Он сам напуган, поэтому дал слабину и выпустил нас. Это ненадолго… Сегодня-завтра тебя начнет искать вся милиция…
– Для чего?
– Тебя загребут – поводов достаточно – и придушат в камере. Вопрос будет решен радикально, – серьезно сказал Серега.
– И что мне делать? Собравшись, как ты говоришь…
– Сваливать! Осталась узенькая щель – в нее надо проскользнуть. Если удастся…
– Каким образом?
– Мы сейчас приедем в аэропорт, купим билет на первый зарубежный рейс, и ты улетишь по моим документам. С удостоверением Интерпола тебя не станут особенно проверять. Пройдешь…
Серега говорил это обыденно, спокойно-деловитым тоном, как о вещи, хорошо, основательно продуманной. И не допускающей обсуждения.
– Спасибо, Верный Конь! – положил я ему руку на плечо. – Не буду я это делать. Тебя сотрут в прах…