Шрифт:
– Саша, сыночек, остановись, – с отчаянием говорила мать. – Что происходит с тобой? Ты не видишь себя со стороны…
– Оч интересно! Поведай, пожалуйста. – Я уселся верхом на стул, с интересом смотрел на нее, в общем-то чужую старую женщину, измученную вдовством, склерозом и принципами.
– А что же мне сказать тебе, чтобы ты услышал меня? Ты как будто в ледяном панцире… У тебя – наваждение…
Она подошла к книжному шкафу, открыла створку, раздвинула на полке тома и достала из-за них старую кожаную сумку. Щелкнул никелированный замок, и мать вынула из сумки толстенную пачку стодолларовых купюр, перевязанную бечевкой.
– Вот деньги, которые привозит твоя милая любезная Наденька… Я не взяла отсюда ни одной бумажки…
Долгая тишина. Я сидел, твердо упершись локтями в стол, обхватив ладонями голову, я мял ее руками, как хохол арбуз на базаре, – проверял зрелость мыслей.
– Интересно знать, а почему ты не взяла отсюда ни одной бумажки?
– Мне не нужно. У меня почти нет трат. Мне хватает пенсии. А последнее время твой охранник привозит продукты – он сказал, что ты купил себе колхоз. Это правда?
– Правда…
– Господи, помилуй! Выходит, ты теперь помещик?
– Выходит, что так…
– Светопреставление какое-то! Мы с папой мечтали воспитать из тебя интеллектуала, ученого. Я была уверена, что ты станешь настоящим русским интеллигентом… – Мать говорила медленно, как во сне.
– А стал помещиком Михал Семенычем Собакевичем – торгую мертвыми душами. – Я развел руками. – Ну что поделать, не повезло – ребенок у вас получился некачественный. Интеллигентом в первом поколении у нас будет твой внук Ванька… Так что с деньгами? Ты их копишь?
– Нет, они мне вряд ли понадобятся. Просто они лежат у меня…
– Зачем?
– На черный день…
– Чей? – безнадежно допытывался я. – Мой? Твой? Державы?
– Не мучай меня, Саша. Мне очень больно говорить, я не хотела – ты меня сам вынуждаешь. Но все равно тебе этого, кроме меня, никто не скажет.
– Отчего же?
– Я с ужасом думаю об этом – тебя больше никто не любит. А только боятся. – У нее текли по лицу слезы.
– Что ж, неплохо поговорили, искренне, по-семейному, – сказал я, кусая губу.
Серега подошел к ней, обнял за плечи:
– Успокойтесь, Нина Степановна, успокойтесь…
Я встал, надо собираться, дела не ждут. Не о чем говорить.
Мать за спиной устало жаловалась, делилась, бормотала:
– По ночам я не сплю и все время думаю о тебе, Саша… О том, как ты живешь, что ты делаешь, что ты чувствуешь… Я пытаюсь представить твой мир, я хочу понять жизнь моего единственного, любимого мальчика… Я вижу тебя по телевизору, я читаю о тебе в газетах… У тебя такая власть, что ты стал сам себе Мефистофель – ты можешь выполнить любое свое желание. Только вот душа твоя, никем не востребованная, ничем в делах не полезная, отмерла, как ненужный человеку хвост…
Кот Бойко:
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО КЛАССУ VIP
Невыразимо прекрасные, элегантно-нарядные, беззаботно-доброжелательные, как зарубежные гости нашей красавицы столицы – настоящей витрины одной шестой свободного мира под названием «Независимая Демократическая Россия», гуляли мы с Лорой, взявшись под ручку, по Новому Арбату.
– Мы с тобой, подруга дорогая, так великолепны, что прохожие оглядываются с завистью нам вслед и горько думают – ось, идуть иностранцы, мать их етти! – поделился я с Лорой своими впечатлениями интуриста.
– Это они только про тебя так думают, – сказала Лора. – А мне, бедной замарашке, сочувствуют…
Нет, все-таки что там ни говори, клеветники беспардонно клевещут на нашу жизнь, которая якобы пришла на край. Люди живут содержательно и со вкусом, мне даже кажется, что им все нравится. По тротуарам снуют вполне пригодные для радостей жизни разнообразные бабенки, а по дороге, как татарская конница, лавой течет тьма иномарок. Пацаны с очевидным удовольствием жрут «сникерсы», девки с неприличным сладострастием публично обгладывают бананы, интеллигентные юноши бегут с цветами в руках, а деловики – с сотовыми телефонами. Чумазые толстомордые цыганята неискренними голосами весело просят на хлеб. И беременные шкицы гордо несут перед собой круглые животики. И молодые маманьки катят в колясочках свои ненаглядные чада.
Могу заложиться на что угодно – здесь даже солнце восходит каждый день! Идут прозрачные голубые дожди, и подпирают небо огромные разноцветные радуги. И ветры несут сладкий запах бензиновой гари и горьковатый аромат тополиной листвы.
Смеются, трахаются, выпивают, горюют, воруют, ликуют. Кто-то, наверное, даже работает. Живут.
Эй, пиплы! Возьмите меня к себе…
– По-моему, пришли, – сказала Лора, показывая на вывеску рядом с внушительным подъездом – «Москва – Уорлд тревэл». Она пригладила мой невыразимо великолепный блондинистый парик, сдвинула у меня на носу мерцающие окуляры солнечных очков и сказала озабоченно: – Галстук все-таки надо было потемнее…