– Да, я понимаю, сударь, вы пришли вернуть мне письмо.

– Для этого, сударыня, но и не только... Графиня, я должен попросить у вас прощения. Андре вздрогнула: впервые Шарни обратился к ней не .сударыня., а .графиня., впервые произнес ее титул, не прибавив к нему .госпожа." Изменившимся, исполненным безмерной нежности голосом она спросила:

– Вы хотите просить у меня прощения, граф. Но за что?

– За то, как я вел себя с вами все эти шесть лет. Андре взглянула на него с нескрываемым изумлением.

– Сударь, но разве я когда-нибудь жаловалась на это?

– Нет, сударыня, потому что вы - ангел! Глаза Андре невольно затуманились, и она почувствовала, что по щекам ее ползут слезы.

– Андре, вы плачете?
– воскликнул Шарни.

– О, простите меня, сударь, - глотая слезы отвечала Андре.
– Я не привыкла, вы никогда так не говорили со мной. Боже мой!.. Боже мой!.. Как подкошенная она рухнула на софу и закрыла лицо руками. Через секунду она подняла голову, встряхнула ею и прошептала:

– Нет, право, я сошла с ума! И вдруг она умолкла. Пока она закрывала лицо руками, Шарни опустился перед нею на колени.

– Вы на коленях у моих ног?
– пролепетала Андре.

– Но разве я не сказал вам, Андре, что пришел просить у вас прощения?

– На коленях, у моих ног...
– повторяла она, словно не веря глазам.

– Андре, вы отняли у меня руку, - сказал Шарни. И он снова взял ее за руку. Но она отшатнулась от него чуть ли не со страхом.

– Что все это значит?
– прошептала она.

– Это значит, Андре, что я вас люблю!
– нежно произнес Шарни. Андре прижала руку к груди и вскрикнула. Затем, словно подброшенная пружиной, вскочила и стиснула руками виски.

– Он любит меня! Любит!
– повторяла она.
– Но это же невозможно!

– Андре, вы можете сказать, что вам невозможно любить меня, но не говорите, что мне невозможно любить вас. Она взглянула на Шарни, словно желая убедиться, правду ли он говорит; огромные черные глаза графа оказались куда красноречивее, чем его уста. Андре не могла поверить его словам, но взгляду его не верить не могла.

– Господи!
– прошептала она.
– Господи! Есть ли на свете существо несчастней меня?

– Андре, - продолжал Шарни, - скажите, что любите меня, а если не можете этого сказать, то хотя бы скажите, что не питаете ненависти ко мне.

– Ненависти к вам?
– воскликнула Андре. И ее глаза, такие спокойные, ясные, чистые, вспыхнули огнем.

– Сударь, вы совершенно заблуждаетесь, приняв мое чувство к вам за ненависть.

– Андре, но если это не любовь и не ненависть, то что же?

– Это не любовь, потому что мне нельзя вас любить. Разве вы не слышали, как я только что воскликнула: "Есть ли существо на свете несчастней меня.?

– Но почему вам нельзя меня любить, Андре, если я люблю вас всем сердцем?

– Этого я не хочу, не могу, не смею вам сказать, - ломая руки, отвечала Андре.

– А если то, что вы не хотите, не можете, не смеете сказать, мне сказал уже другой человек? Андре обеими руками ухватилась за Шарни.

– Что?
– воскликнула она.

– Если я это уже знаю?
– продолжал граф.

– Боже мой!

– И если, узнав это, узнав вашу ужасную тайну, я счел, что в своем несчастье вы стократ достойней уважения, и решил прийти и признаться вам в любви?

– Если это так, сударь, то вы самый благородный, самый великодушный человек на свете!

– Я люблю вас, Андре! Люблю вас! Люблю!
– повторил Шарни.

– Господи!
– воскликнула Андре, воздевая руки к небу.
– Я даже не подозревала, что на свете бывает такое счастье!

– Но, Андре, скажите и мне, что любите меня!
– настаивал Шарни.

– Нет, на это я никогда не решусь, - отвечала Андре, - но прочтите письмо, которое должны были бы вам вручить, если бы вы лежали на ложе смерти. И она протянула графу письмо, которое он ей только что вернул. Пока Андре прятала лицо в ладонях, Шарни быстро сломал печать и, прочтя первые строки, вскрикнул; он простер к Андре руки и прижал ее к своей груди.

– С того дня, как ты меня увидела, все эти шесть лет...
– бормотал он.
– О святая! Как же я должен тебя любить, чтобы ты забыла об испытанных страданиях!