Я как безумный повторял их, меряя шагами комнату. Мне недоставало воздуха.

Я лег, но заснуть не мог. Я вскочил, подошел к окну и отворил его. Погода была чудесная, небо искрилось звездами, воздух был напоен ароматами, все было прекрасно и радостно, ибо человек прекрасен лишь тогда, когда он счастлив.

Я подумал, что мирная природа, ночь, безмолвие успокоят меня; парк, в котором мы провели весь день, был тут, рядом… Мне захотелось отыскать в аллеях следы ее маленьких ножек, ступавших рядом со мной; мне захотелось поцеловать место на скамейке, где она сидела; я выбежал из дому.

Только два окна светились на широком фасаде замка — это были окна ее спальни. Я прислонился к дереву и устремил взгляд на освещенные изнутри занавески.

Я увидел ее тень: она еще не ложилась, она бодрствовала, снедаемая, вероятно, как и я, пламенными мечтами, жаждой любви! Каролина! Каролина!..

Она стояла неподвижно и, казалось, прислушивалась. Вдруг она метнулась к двери рядом с окном. Возле ее тени возникла другая тень, их головы сблизились, и свет погас; я вскрикнул и застыл на месте, с трудом переводя дух.

Мне почудилось, что я ничего не видел, что это был сон… Я не сводил глаз с темных занавесок, но мой взор не мог пробуравить их.

Монах схватил меня за руку и до боли сжал ее.

— Ах, сударь, сударь, — проговорил он, — случалось ли вам ревновать?

— Вы убили их? — спросил я. Он судорожно расхохотался, но смех этот прерывался рыданиями; вдруг он вскочил на ноги, заломил над головой руки и откинулся назад, испуская нечленораздельные вопли.

Я поднялся с места и, обхватив его руками, воскликнул:

— Полно, полно, мужайтесь!..

— Я так любил эту женщину! Я готов был отдать ей мою жизнь до последнего вздоха, мою кровь до последней капли, мою душу до последней мысли! Она погубила меня и на этом свете, и на том, ведь, умирая, я буду думать о ней, вместо того чтобы думать о Боге.

— Отец мой!

— Да разве вы не понимаете, что я ничуть не изменился? Прошло шесть лет с тех пор, как я заживо погребен в этом склепе. Я надеялся, что витающая здесь смерть убьет мою любовь, но не проходит дня, чтобы я не катался по полу моей кельи, не проходит ночи, чтобы эта обитель не оглашалась моими воплями, и сколько бы я ни умерщвлял плоть, телесные страдания не утишили неистовства моей души!

Он распахнул рясу и показал мне свою грудь, израненную власяницей, которую он носил на голом теле.

— Взгляните сами, — добавил он.

— Так, значит, вы их убили? — повторил я свой вопрос.

— Я поступил много хуже, — ответил он. — Имелось лишь одно средство рассеять мои сомнения: простоять хотя бы до зари в коридоре, куда выходила дверь ее спальни, и посмотреть, кто выйдет оттуда.

Не помню, сколько времени я провел там: отчаяние и радость не знают счета времени. Небо на горизонте уже просветлело, когда дверь приотворилась, и я услышал голос Каролины. Как бы тихо она ни говорила, я прекрасно разобрал следующие слова:

«Прощай, Эммануэль, прощай, любимый! До завтра!»

Дверь тут же захлопнулась, и Эммануэль прошел мимо меня; не знаю, как он не услышал биения моего сердца… Эммануэль!..

Я вошел в свою спальню и рухнул на пол, мысленно перебирая всевозможные средства мести и призывая на помощь сатану; уверен, он внял моему молению. Я составил план действия и немного успокоился. Наутро я спустился к первому завтраку. Каролина стояла в коридоре перед зеркалом и прикрепляла к прическе веточку жимолости; я подошел к ней сзади, и она внезапно увидела мое отражение над своей головой; очевидно, я был очень бледен, ибо она вздрогнула и обернулась.

«Что с вами?» — спросила она.

«Ничего, сударыня, попросту я плохо спал».

«И какова же причина вашей бессонницы?» — с улыбкой осведомилась она.

«Письмо, которое я получил вчера вечером, после того, как покинул вас. Мне придется срочно ехать в Париж».

«Надолго?»

«На один день».

«Один день быстро пройдет».

«Бывает, что день тянется как год, а иной раз пролетает, как час».

«К которой же из двух категорий следует, по-вашему, отнести вчерашний день?»

«К категории самых счастливых дней. Такие дни встречаются лишь раз в жизни, сударыня, ибо счастье, достигнув своего предела, не увеличивается, а идет на убыль. Когда в древности люди доходили до этого состояния, они бросали в море какую-нибудь драгоценность, чтобы обезвредить злых духов. Пожалуй, вчера вечером мне следовало поступить точно так же».

«Какой вы еще ребенок», — проговорила она и оперлась на мою руку, чтобы войти в столовую.

Я поискал глазами Эммануэля — его нигде не было. Оказывается, он уехал с раннего утра на охоту. О, они приняли все меры, чтобы никто ничего не заметил, даже нежного взгляда.