– Ха-ха, очень смешно с твоей стороны, а главное умно. Я ему про серьезные вещи толкую, а он, видите ли, смеяться изволит!

Копейкин залился смехом пуще прежнего и, закрывши глаза руками, откинулся на спинку кресел. Зарецкий обиженно посмотрел на него, нахмурился и отвернулся к стене.

Через полчаса оба приятеля уже лежали напротив друг друга, один на жестком диване старой обивки, другой на кушетке. Лев Аркадьевич, смотря в темноту окна, думал о красивых девушках, коих встречал он довольно редко, а Валерьян Аполлинариевич, скрестив руки на груди, рассуждал о пользе крестьянской реформы 1861 года. Однако оба в глубине души мечтали об одном – поскорее уехать за город.

– Лев Аркадич, – обратился вдруг Копейкин, повернув голову, – не желаешь поехать ко мне?

– Куда же это? – спросил Зарецкий, очнувшись от мечтаний.

– В уездный городок, к моему отцу. Там неплохо, тихо… На почтовых доедем до Новгорода, а там уж рукой будет подать.

– Нет, не хочу я на север; моя душа к теплу привыкла. Давай-ка лучше ты ко мне. Я давно держу в голове мысль о поездке в имение, а тут уж и компания выдалась. Загрузим тарантас и в Тулу, в губернию. Там луга живописные, красота вокруг, воздух чистейший, птицы певучие, леса девственные, словом все, что ты так ценишь.

– А речка там есть?

– Что ты! И речка есть и озеро есть.

– Право не знаю, как быть, – задумался Копейкин, – и отец звал к себе, – он подумал еще немного, а затем, приподнявшись, неожиданно спросил. – Ты мне Тулу покажешь? Я кое-какой материал соберу.

– Отчего же не показать; покажу, конечно!

– Так уж и быть, поехали. Завтра только вещи подготовлю да начальство предупрежу…

– Ты погоди; я тоже отпроситься должен, служба-то, не абы какая! Государственные дела переписывать – ответственность большая, – важным самодовольным тоном заговорил Зарецкий. – Я хоть и в чине не высок, все же…

– Полно, полно тебе, – перебил его Копейкин, – слыхал я эти статские песни! Спать ложись, дипломат… Покойной ночи!

Зарецкий недовольно фыркнул и уткнулся в подушку.

На следующий день к трем часам приятели собрались во дворе и обговорили поездку. Тарантас Льва Аркадьевича, доставшийся ему от деда, нагрузили кое-какими запасами еды, одежды и разной утвари и выкатили на улицу. «Поехали», – отдал приказ Зарецкий нанятому кучеру, и экипаж отправился по московским улочкам.

Поначалу, когда тарантас шел мимо московских дач, Копейкин рассказывал про культуру и историю Москвы, про Царей Русского Царства, показывал старые храмы, величаво возвышающиеся на холмах, да и вообще делился своими знаниями. Зарецкий слушал его внимательно, вдумываясь в детали, отчего скоро задремал. Следом за ним укачался на безрессорной повозке и сам Валерьян Аполлинариевич. Полпути они так и проехали в мирной спячке, пока их экипаж не вышел на дорогу Тульской губернии. Тарантас заскакал на ухабистой земле и разбудил своих пассажиров.

Где-то в десятом или одиннадцатом часу их поездка завершилась: повозка завернула в небольшую деревню с богатыми домами на европейский манер (здесь селились средние дворяне и зажиточные купцы) и остановилась возле поросшего кустарником заборчика. Зарецкий вылез из кузова и прошел по знакомой тропке к какому-то двору, скрытому от случайных взоров ветками старой ольхи и липы. Он отворил низкие воротца и впустил экипаж внутрь. «Что ж, недурно, – произнес с почтенным видом Копейкин. – Скажу тебе откровенно, мой дорогой друг, здесь гораздо уютней, нежели в Москве». Зарецкий молча пожал плечами и принялся таскать пожитки в дом, который ко всему прочему выглядел весьма недурно: высокий первый этаж с шестью окошками украшало хорошенькое крыльцо с четырьмя колоннами, несколько потускневшими от времени; над ними располагался мезонин с балконом и полукруглым окошком на чердаке. В задней части дома находилась выходящая в сад остекленная веранда, на которой часто отдыхали хозяева. Стены были выкрашены в голубой цвет; а крыша блестела только обновившейся металлической кровлей.

Проводив кучера в людскую избу, Зарецкий пригласил Копейкина внутрь. С крыльца она вошли в узкую прихожую, из которой, по закрытой между стенами лестнице, поднялись в свободную комнату мезонина, где из мебели была только старая тахта с двумя стульчиками и чайным столиком. Здесь на полу лежало много пыльных книг на французском и немецком языках, которые некогда читал Лев Аркадьевич. Из этой комнатки, через маленький коридорчик, они зашли в комнату, довольно опрятную, просторную и с неким даже вкусом.

– А что, очень даже не плохая комната! – заявил с удовольствием Копейкин. – А где же твоя будет?

– Рядом; их тут две, – улыбаясь, ответил Зарецкий. – Сможем, так сказать, через стену общаться.

– Ты меня удивляешь все больше и больше! Здесь намного уютней, нежели в квартире: красиво, порядочно, убрано, – затем он выдержал паузу и добавил. – Нет, в самом деле, Лев Аркадич, я тобою восхищен. Только вот не знаю, чем бы заняться.

– Занятие всегда найдется, мой любезный друг, – лениво потягиваясь, ответил Зарецкий. – Пойдем-ка лучше вниз, я тебя двоюродной сестре представлю.