– Семнадцать фунтов и девяноста девять пенсов, – говорю я, просто для сведения. – Но это не страшно. Журнал возместит мне расходы.

Сюзанн болезненно морщится.

– Ты, по-моему, не выспалась. Ложись, досыпай, – говорю я, делая шаг назад. – Извини. Увидимся как-нибудь в другой раз.

Я уже собираюсь идти восвояси, но Сюзанн машет рукой:

– Нет, погоди. Ты куда? В четверг я могу. Давай заходи, проходи. Приходи в чувства. – Последнюю фразу она, как я поняла, адресует себе.

Я прохожу в гостиную. За столом сидит Джулия, читает книгу и ест дхал прямо из пластикового контейнера.

– Ой, привет, – говорю я, смутившись.

Джулия поднимает глаза, на миг оторвавшись от книги:

– Привет.

– Я не знала, что вы живете вместе, – жизнерадостно говорю я. – Вчера на концерте Сюзанн сказала, что это «ее» дом.

Джулия смотрит на меня волком.

– Она сказала, как есть.

Я говорю:

– Прошу прощения, что я так настойчиво звонила в дверь. Вас, наверное, это бесило.

– Джулия никогда никому не открывает. К ней никто и не ходит, – радостно сообщает мне Сюзанн. – Я пойду переоденусь.

Она скрывается в спальне и периодически кричит из-за двери:

– Завари себе чай! Сбегай за сигаретами, ладно? Открой дверь, ага? Господи, что у меня с лицом?! Все поры открылись, как, блядь, створки моллюсков.

Джулия продолжает читать и есть дхал, демонстративно не обращая на меня внимания.

Я пытаюсь завести разговор:

– Кажется, у тебя мидлендский акцент? Я сама из Вулверхэмптона!

– Прими мои соболезнования, – отвечает Джулия, очень по-мидлендски. Она опять умолкает, но где-то через минуту все-таки говорит, вероятно, из жалости: – Да. У меня мидлендский акцент. Я из Киддерминстера.

– О, Кидди, малышка! Шикарная штучка! – говорю я, потому что в Мидлендсе так принято говорить об уроженцах Киддерминстера.

– Да, все так говорят, – бормочет Джулия, не отрываясь от книги. – Но если подумать, то Киддерминстер точно такой же, как Вулверхэмптон, только там есть река. А река по природе своей не шикарна. Это просто… естественная дренажная канава.

Я признаюсь, что ни разу не думала о реках в таком ключе.

Поскольку Джулия явно не расположена к беседе, я развлекаю себя сама, а именно разглядываю обстановку. Сразу ясно, что оформлением интерьера занималась Сюзанн.

Стены покрашены в цвет морской волны, в теперешние времена очень редкий – «Мне его смешивал один знакомый из театра», позднее поведала мне Сюзанн, – повсюду кучи старых журналов «Вог» 1950–1960 годов, шелковые китайские веера, шали с замысловатой вышивкой, потрепанные книжки: романтическая поэзия и классика радикального феминизма – две любимые темы Сюзанн. Китс и Йейтс бьются за место на полках с Андреа Дворкин и «Манифестом общества полного уничтожения мужчин» Валери Соланас. Все это вместе создает впечатление перезрелого пышного шика – как спелый персик, в первый час совершенно прекрасный, а потом начинающий подгнивать.

Теперь я знаю, каким должен быть идеальный дом взрослой женщины. Похоже, Сюзанн собрала в своем доме исключительно вещи с характером. Что называется, штучные вещи. Здесь нет ничего временного и обыденного – никаких дешевеньких бежевых кружек из супермаркета, никаких тривиальных подушек из BHS. У каждой вещи есть свое назначение, своя история, свой внутренний импульс. Все исполнено смысла.

Я составляю мысленный список всего, что можно «украсть» для оформления собственной квартиры – розовые, расшитые бисером абажуры, фотография старушки, которая лупит нациста маленькой дамской сумочкой, – и тут Сюзанн кричит из спальни:

– ДЖУЛИЯ! Где мои ГОЛУБЫЕ ТАБЛЕТКИ?

– У тебя на комоде, – отвечает Джулия нормальным голосом.

– ДЖУЛИЯ! Где мои ГОЛУБЫЕ ТАБЛЕТКИ? – снова кричит Сюзанн. – Мои ТРЕУГОЛЬНЫЕ ГОЛУБЫЕ ТАБЛЕТКИ?

– У ТЕБЯ. НА. КОМОДЕ.

В спальне что-то с грохотом падает на пол – падает и, похоже, частично бьется, – а потом появляется Сюзанн, в полной боевой раскраске, в бриджах, жокейских сапожках, нарядной викторианской блузке и потертой замшевой куртке. Она похожа на Вирджинию Вулф, взявшуюся тренировать футбольную команду. Сюзанн умеет одеваться. Одежда ее любит. Не каждый способен так подбирать наряды, чтобы они смотрелись забавно и вместе с тем сексапильно. Это надо уметь.

– Я их не нашла. Ну ничего. Приму красненькие, – говорит Сюзанн, закинув в рот горсть таблеток.

– О господи. – Джулия тяжко вздыхает.

Сюзанн глотает таблетки, не запивая водой.

– Первый этап завершен. Переходим ко второму, – объявляет она, после чего включает кофейник и закуривает сигарету.

Я так и не выяснила, что это были за таблетки, которые Сюзанн ела горстями: ее любимые «треугольные голубые», от которых она становилась благостной и чувствительной, маленькие красные, от которых она «оживлялась», и какие-то бело-желтые капсулы, действовавшие на ее настроение произвольно и непредсказуемо, что, безусловно, изрядно бодрило всех, кто с ней тесно общался. Когда я узнала, что ее мама американка, все стало ясно. Американцы, как я заметила, прибиваются на рецептурные препараты. Свое пристрастие к таблеткам Сюзанн унаследовала от мамы – как наследуют форму подбородка или религиозную предрасположенность.