Звонок, поднял трубку – Володя:

– Слава, привет. Завтра большой день, день рождения, мне стукнет тридцать пять. Приглашаю отметить.

– Володя, с удовольствием, но боюсь, что не получится – завтра я улетаю в Москву. У меня предзащита диссертации.

– Во сколько самолет?

– В 19:30.

– Хорошо, начнем в два часа.

– Опасно, Вова, загуляем. Знаю я тебя, да и себя немного.

– Не беспокойся, посажу тебя в самолет.

– Хорошо, уговорил.

– Жду тебя, Слава, в два в «Риге».

Слава к предзащите подготовил громадные плакаты на плотном Ватмане, кажется А1, высотой под 1,7 метра, свернутые в трубу. Упаковал их в полиэтилен, взял спортивную сумку с бумагами и тапочками, и поехал в ресторан. Пришлось уговаривать гардеробщика, чтобы принял плакаты. Согласился за пятьдесят копеек. Володя встретил, и мы направились к столу в углу. Я посмотрел на стол – и ахнул. Он был полностью сервирован всем, что душе даже прихотливой угодно. Володя глянул Славе в глаза с вопросом:

––Ну, как? – Ответом было восхищенное потрясание головой и закатывание глаз к потолку. Володю поздравил, потом основательно кушали и выпивали. К появлению оркестра были уже, что называется, в хорошем настроении. Только начало вечера, зал не заполнен, никто не танцует. Шел период разогрева к горячему вечеру. Да и в зале было свежо. Оркестр был с солисткой, довольно простой девушкой, даже просто одетой. Она спела одну – вторую песенки. Володя вдруг говорит:

– Пойду, закажу.

Достал пять рублей и направился к оркестру. Переговорил, отдал ближнему – саксофонисту, что в руке держал, и вернулся. Звучит «Ты жива еще моя старушка…». Налил рюмки:

– За маму.

Вижу, взгрустнул Володя, голову склонил и в задумчивости отрешенно и нехотя

шевелит вилкой в блюде с закуской, но не кушает, а слушает.

– Несколько лет не был дома. Ехать-то недалеко, но все не соберусь.

Солистка закончила, оркестр замолк. Володя возмущенно мне:

– Ну как она поет, ну разве можно так, без души!

Володя снова направился к оркестру, беседует с саксофоном, тычет пальцем в сторону солистки, протягивает руку и вкладывает в выставленную купюру.

Вернувшись, хмурясь, говорит:

– Заказал ту же, заплатил пять, и дал еще пять, чтобы солистка не пела.

Оркестр исполняет ту же мелодию. Солистка стоит молча, потом резко поворачивается и уходит из оркестра. Спрашиваю Володю:

– Где твои родители живут?

– В Витебске.

– Живы– здоровы?

– Мама жива, отец умер.

– Давно ли бывал дома?

– Очень давно, лет семь тому назад.

– Почему же съездишь? До Витебска езды часов десять.

– А когда? Все рейсы, да рейсы.

– Подожди, ведь ты на берегу уже второй месяц?

– Никак не собраться, все какие-то дела.

Я удивился и даже был огорчен такой сыновьей небрежностью Володи. Они же о

нем думают, беспокоятся – ведь он ходит в море, мало ли что может произойти. А Володя все никак не соберется навестить мать. Или, живя с Эллой, он не ощущает

Володя у меня в день рождения

этой потребности. Элла замещает ему мать? Жизнь Володи выглядела походной и одинокой, несмотря на приют у Эллы. Ведь и сегодня, в день рождения, совпавший с моим отъездом в Москву, он накрыл такой богатый стол, подстать большой компании, и пригласил одного меня. Наверно некого, а может не лежала его душа больше ни к кому, ведь и я после банкета покину его, и он останется один. А теперь, по Владимир – единственный гость на моем дне рождения по прошествии наверно трех десятилетий с того дня рождения, я задумываюсь о своем предстоящем юбилейном, оглядываюсь вокруг, и оказываюсь в пустоте – и мне больше некого пригласить, некому накрывать стол. Правда, далеко и задолго до юбилея случалось, что таким же единственным гостем на моем празднике был тоже Владимир.

––Ах, где ты, Владимир! Ты один в моей памяти, кого бы я хотел видеть перед собою в день рождения, и, конечно, маму. – А ее уже нет на земле шестнадцать лет. Хорошо было Владимиру – нашел, кого пригласить, наверно я был ему по душе, а может изо всех я был просто чуть теплее для него.

Я поглядывал на часы, беспокоясь о рейсе, Владимир меня успокаивал:

––Успеем.

Но потехи час истек, мы вышли, я сел в такси, а Володя вернулся в ресторан. При посадке в самолет возникли вопросы из-за плакатов. Стюардесса не могла никак решиться пустить меня в самолет, и дело дошло до пилота, который внял моим объяснениям и распорядился поставить плакаты в грузовом отсеке. В полете тубус промерз и выносил я его, одев перчатки.

Случалось, Владимир приглашал меня погулять. Начинали в каком-нибудь кафе, чаше всего тут же, рядом с его домом, в «Зэлта руденс». Володя был экономным человеком, и мы рассчитывались каждый за себя, несмотря на громадную разницу в доходах рыболова и инженера. Потом шли в другое, третье кафе, и, в конце концов, оказывались в малой «Риге». Я выпивал осторожно, Владимир же по целой, и к концу вечера он был куда как более хорош, чем я, и я превращался его провожатого. Но Володя упирался:

– Едем «Юрмалу»!