Шрифт:
Ответ она начала писать еще в дороге.
«Уважаемый господин Бучинский!»… Не годится, лучше без обращения… «Не знаю, что Вам сказать»… Глупо… «Я в смятении, все случилось так внезапно»…
Всю осень они переписывались, два, три письма в день с каждой стороны. В доме был переполох, матушка пила лавровишневые капли от нервов, тетушка Александра Александровна говорила басом: «Только что институт кончила и сразу замуж, молодчина!», другая тетушка, Александра Давыдовна, высказалась наедине так: «Он, в общем, кажется, дурак. Если при этом дворянского рода и с деньгами, так чего же тебе еще?»
Он просил новых фотографий, присылал подарки. Жить на расстоянии друг от друга становилось невыносимо, под Новый год он приехал просить ее руки.
Увидев его в окно вылезающим из саней она кинулась в переднюю.
– Надежда Александровна… – сжимал ей нервно ладони. В морозной шубе нараспашку, взволнованный, прекрасный.
– Да, да, идите, – отступила она к стенке, – матушка в будуаре.
«Не даст согласия, убежим, – решила. – Сегодня же!»
Стояла в своей комнате у подоконника, считала минуты.
Дверь отворилась, показалась мать с иконой в руках, он следом. У нее подкосились ноги…
Венчались они в Тихвине. Она, христианка, шла под венец за инославного, католика, церковные правила требовали в этом случае соблюдения многочисленных формальностей, отняли бы время. В провинциальном Тихвине, где у дяди, известного предпринимателя, были знакомые и друзья в чиновных конторах и среди церковного руководства, заполучить необходимые бумаги и подписи было намного проще, чем в столице.
Двенадцатого января 1892 года после обряда венчания в Спасо-Преображенском соборе она стала замужней дамой, Надеждой Бучинской. Зажить семейно сразу не удалось. Владислав искал подходящее жилье, она, уже в положении, обреталась сначала во временно нанятой квартире неподалеку от городской мельницы, потом в усадьбе родственников Галично. Лежала после обеда в летнем саду в гамаке, листала книгу «Мать и дитя» с иллюстрациями. Зародыши, утробные младенцы, животы в разрезе – страшно. А читать надо, следует подготовить себя к неизбежному.
«Через пять месяцев, – не выходило из мыслей. – И ничто не предотвратит, не остановит. Отчего на свете все так тревожно? Должно ведь быть хорошо, радостно когда ждешь ребеночка. Подумать только: не было ничего, и вдруг является новый человечек, беленький, тепленький, свой, особенный»…
– Тебе, Надюша, необходимо готовится к материнским обязанностям, – повторял муж.
Холодное какое слово обязанности.
«Я своего ребеночка накормлю, – думала, – не потому что обязана, а потому что это мне в радость. В радость, неужели трудно понять?»
Над головой сухо шелестят верхушки сосен, холодит колени ветерок. Вытянув руки она смотрит, какие они тонкие, голубые, бессильные. Ничего не удержат, даже маленького…
В конце лета им удалось, наконец, снять небольшой дом на Московской улице с видом на реку и проплывавшие мимо суда-«тихвинки» направлявшиеся с грузом в Новгород. Здесь в начале ноября в присутствии акушера, медицинской сестры и няни Евдокии Матвеевны появилась на свет ее первенькая, Валерия. Беленькая, тепленькая, своя. В радость!
Прожила они в Тихвине чуть больше года, занимавший должность участкового следователя супруг получил новое место работы, судьей в город Щигры Курской губернии.
Степной городок, унылый до ужаса. Летом пыль, зимой снегу наметает выше уличных фонарей, весной и осенью такая грязь, что однажды на ее глазах на соборной площади чуть не утонула тройка, лошадей вытаскивали веревками. Раз с мужем они засиделись в гостях, вышли, а улица успела так раскиснуть, что перейти на другую сторону было невозможно. Пришлось заночевать на постоялом дворе – домой к утру их доставил приехавший на телеге кучер.
Однообразные будни. Распоряжения по дому: что купить, что готовить на обед, что на ужин. Из салона слышно как старая нянька разговаривает в детской с полуторагодовалой Валерочкой. «Вот не будешь меня слушаться, уйду к деткам Корсаковым, они свою нянечку давно ждут».
Выжила из ума: детки Корсаковы сами давно старики. Один генерал в отставке, другой взят под опеку за разгул.
Прислуга в городишке отвратительная. Выпивают, курят табак, по ночам впускают к себе в окошко местного донжуана, безносого водовоза. Выбраться некуда. Есть клуб, убогий, с жуткой мебелью. Чиновники ходят друг к другу играть в карты, дамы сидят по домам, сплетничают, раскладывают пасьянсы. Вышла как-то побродить вечером – тишина, луна светит, ни одного огонька в окнах, из степи несет теплой полынью. Остановилась у соседнего дома где жил знакомый доктор. Жутко, словно по покойнику, кричала за забором докторова цесарка у которой, зарезали накануне самца. Вынести было невозможно, зажав уши она кинулась прочь.
– Теперь я понимаю, как люди вешаются, – сказала вернувшись мужу.
Владислав, слава богу, окончательно разочаровался в профессии, принял решение оставить службу, объявил однажды: к черту опостылевшее чиновничество, едем в наше родовое имение под Могилевым, будем жить для себя.
– Станешь помещицей, барыней-сударыней.
– Не возражаю, дорогой, – отозвалась она. – В этой роли мне быть еще не доводилось.
Барыня Бучинская
«Я, точно, перечитываю заново Тургенева, – писала она матери. – Все, что меня окружает, живые страницы из его книг. От хандры не осталось и следа, дышу полной грудью. Приезжай, здесь тебе понравится»…