Шрифт:
В просторной гостиной на втором этаже с диванами вдоль стен и роялем в углу было шумно, накурено, два лакея разносили на подносах чай и бутерброды. Ждали запаздывавших, звонил то и дело телефон. Час был поздний, время окончания спектаклей, концертов, кто-то протелефонировал, что едет прямо с вокзала.
Галич подводил ее то к одной, то к другой группе беседовавших, представлял:
– Знакомьтесь, наша молодая звезда Надежда Лохвицкая.
Ей пожимали руки.
– Сологуб.
– Мережковский.
– Щепкина-Куперник.
– Бунин, – поклонился элегантный мужчина с эспаньолкой.
Подошла высокая, с дымящейся пахитоской особа пронзительной красоты в мужском костюме. На шее розовая ленточка, за ухо перекинут шнурок на котором болтался у самой щеки монокль. Задержалась, оглядела внимательно с ног до головы, пошла, не сказав ни слова, дальше.
«Зиночка в своем репертуаре», – пророкотал голос за спиной.
Бальмонт! Рыжеватый, с быстрыми живыми глазами.
– Здравствуйте, небесное создание, – поцеловал руку. – Что вы делаете в этом стойле скучных пегасов?
– Учусь брать препятствия, – нашлась она.
Шутку встретили смехом.
– Семеро одного не ждут, садимся, господа! – Случевский похлопал в ладоши. – Попросим выступить первым многоуважаемого Константина Дмитриевича.
– Виноват, не в форме, – Бальмонт устраивался поудобней на диване. – Простуда чертова. Если можно, в другой раз…
На пороге возник некто всклокоченный в клетчатом сюртуке, с папкой для бумаг. Пробежал бочком, плюхнулся рядом с ней на софу. Улыбнулся рассеянно.
– Регулярно опаздывающий Минский приглашается на плаху, – ткнул выразительно в его сторону Случевский. – Прошу, прошу Николай Максимович! Разогрейте аудиторию.
– Чего не сделаешь, ради хороших людей…
Взлохмаченный сосед вытащил несколько листков из папки, устремился на эстрадку у стены.
– Два пути, – произнес. Глянул в листок, стал выкрикивать, воодушевляясь от строчки к строчке:
«Нет двух путей добра и зла,
Есть два пути добра.
Меня свобода привела
К распутью в час утра.
И так сказала: « Две тропы,
Две правды, два добра –
Раздор и мука для толпы,
Для мудреца – игра»…
Стихотворение было длинным. О проклятии, блаженстве, любви. Она слушала внимательно:
«Моей улыбкой мир согрей,
Поведай всем, о чем
С тобою первым из людей
Теперь шепчусь вдвоем.
Скажи, я светоч им зажгла,
Неведомый вчера.
Нет двух путей добра и зла,
Есть два пути добра»…
Вернулся под жидкие хлопки на место, вытирал платком высокий лоб.
– Оваций не сыскал, – улыбнулся. – Как вам?
– Понравилось, – отозвалась она. – Особенно окончание.
– Рад, спасибо. Вы у нас в первый раз? Пишете прозу, стихи?
Читавший с эстрады элегантный Бунин бросил недовольный взгляд в их сторону.
– На нас обращают внимание, – шепнула она.
– Да, да, извините…
Далеко заполночь они вышли вместе со всеми на крыльцо. Близок был рассвет, над крышами дальних строений светлела полоска зари. Минского дожидалась служебная коляска (был, по его словам, присяжным поверенным в судебной палате). Предложил подвести. Обнял по дороге за плечи, стал целовать, она не сопротивлялась. Все остальное было в тумане: второразрядная гостиница, тесный номер с коптящейся лампой, исступленные ласки мужчины, блаженная опустошенность.
Довез в одиннадцатом часу утра до дому, махал со шляпой из коляски…
– Что с тобой? Где ты пропадала? Мы с мамой ночь не спали! – встретила ее на пороге квартиры Лена.
– Была в гостинице с мужчиной.
– Перестань, что ты такое говоришь!
– То и говорю.
– У тебя была с ним близость? – ужаснулась та.
– Самым натуральным образом.
– Как можно! Ты же замужняя женщина!
– Можно, Ленок. Поживешь с мое, поймешь. Прости, миленькая, – легонько отстранила сестру, – умираю, хочу спать.
В июле приехал с дочерьми муж (Янека оставили из-за болезни), она встретила их на вокзале. Маленькая Лена смотрела испуганно, жалась к отцу, девятилетняя Валерия в соломенной шляпке протянула руку:
– Здравствуйте, мама Надя, как поживаете?
Она к тому времени переехала на съемную квартиру в Спасском переулке, чтобы чувствовать себя свободной в общении с любовником, муж с детьми устроились в гостинице. Катались по Неве, были на представлениях в цирке. Выбрав время она повезла девочек пригородным поездом в Петергоф – обе без интереса бродили по парку, пугали ворон, маленькую в кондитерской после того как съела мороженное вырвало на пол.