– Все высшего качества, не извольте сомневаться. Извозчика прикажете остановить? – провожал до дверей.

– Не надо, пеши доберусь.

– Наше почтение, рады были услужить. Кланяйтесь господину Гиршу.

Полученные от зятя деньги на извозчика шли в чайный коробок. Гривенник, другой сберег, сестра подкинула на мелкие расходы – еще целковый в запасе.

Зарабатывать фотоделом было нелегко, за клиентами, военными моряками, курортниками, заезжими крестьянами, мастеровыми, гимназистами – охотились конкуренты из соседних ателье, тоже мастера не из последних: Райниш, Циммерман, Пронский, Литвиновский. Чтобы поддержать семейный доход, он торговал вечерами на Графской пристани снятыми портативной камерой и раскрашенными потом от руки морскими пейзажами, видами Крыма, снимками парусников и военных кораблей. Протягивал открытки проходящим мимо хорошеньким барышням под зонтиками:

– Снимочек пожалуйте! Лучше, чем у Айвазовского!

Феодосийский художник-богач не выходил из головы: надо же так подфартить человеку! Деньжищь невпроворот, дворцами владеет, за ручку с царем, говорят, здоровается. А всего-навсего картинки морские малюет. То же море, те же корабли… Эх, ухватить бы, как он, удачу за хвост, зажить по-барски. Не дурак, вроде, котелок варит.

Прочел как-то в «Крымском вестнике»: отставной артист Петербургского императорского балета Семен Пащенко дает желающим уроки бальных и характерных танцев. Цены умеренные, успех гарантируется. Глянуть, что ли? В Феодосии ходил вечерами с приятелями на набережную, где танцевали на эстрадке под военный оркестр курортники, напомаженные городские франты, подвыпившие моряки, гимназисты-старшеклассники. Стоял за металлической оградкой, грыз семечки, отпускал шуточки в адрес барышень, пританцовывал кривляясь под музыку…

– Двигаетесь отменно, ухватываете ритм, – отозвался закрывая крышку рояля рыхловатый, с седеющей гривой Пащенко после того как он исполнил по его просьбе в безлюдном зале несколько незамысловатых движений. – Хлопот с вами, думаю, не будет.

Танцкласс Пащенко в собственном доме на Екатериненской пришелся ему по душе. Шумно, весело, народ общительный, аккомпаниаторша Розалинда Юрьевна с орлиным взором и алой розой в волосах угощает в перерывах душистым чаем с печеньями.

– Вальс, господа! – взмахивал картинно руками Пащенко. – Кавалеры, руки на талии дам…так, хорошо! Дамы, откинули головки… Начали! И-и раз!..

Взъерошенный, с озорной улыбкой на лице он кружил по паркету со щуплой пишбарышней Симой из Общества взаимного кредита. Менялся партнершей при звуках томительно-страстного фокстрота с соседней парой, обнимал, фатовато окидывая взглядом (эх, не видит Аурания Ксенакис!), нервно вздрагивавшую при малейшем прикосновении строгую гимназистку Веру. Скакал отдуваясь, махал руками, вертел комично бедрами под бешеные ритмы чарльстона с жарко пылавшей кругленькой блондинкой, женой чиновника канцелярии градоначальства Антониной Федоровной приглашавшей довести домой в приезжавшем за ней экипаже.

Настойчивыми знаками внимания моложавой чиновницы он не без сожаленья (титьки – закачаешься!) пренебрег, мысли были заняты другим. Воспользоваться умением дрыгать ногами, открыть собственный танцкласс, зашибить деньгу. А, что, в самом деле? Семен Андреич его хвалит, оставляет за себя заниматься с новичками, сулит со временем сделать помощником. Шевели мозгами, Абрам!

Казалось бы, вздор, ахинея: соваться в воду не зная броду. Смотря для кого. Дранков по природе существо без тормозов, здравый смысл не для него. Загорелся – не остановишь…

Денег было в обрез, он попросил взаймы у Гирша, тот мялся, говорил, что дохлый номер.

– Так дела не делают, Абрам, – разглядывал при свете фонаря негативы в подвальчике лаборатории. – Прогоришь. Давай откроем филиал фотомастерской, будем работать на паях, под общей вывеской. Как ты считаешь?

Он стоял на своем: танцкласс, и точка.

Гирш в конце-концов уступил, дал скрепя сердце четвертной под расписку – живем, братва!

– Давайте, что у вас?

Сидевшая за перегородкой очкастая сотрудница отдела рекламы газеты «Крымский вестник» долго читала протянутый им листок (сочинял до полуночи, выписывал и компоновал фразы из рекламных колонок газет).

– Что значит «экзотические танцы»? – подняла она голову от стола. – Поясните, пожалуйста.

– Ну, шимми, там, тустеп. Кекуок.

– Кекуок?

– Кекуок. «Мама трет налиму бок, дети пляшут кекуок», – процитировал он. – Хотите, покажу?

– Благодарю, не надо. С вас три семьдесят за объявление.

«Импресарио и педагог с мировым именем А. Дранков, – читал он похохатывая через неделю в рекламном уголке «Крымского вестника», – объявляет набор в школу бальных, характерных и экзотических танцев. Возможность получить за короткий срок работу в ревю, варьете, и кабаре России и Европы».

– Слушай, это же настоящее жульничество, Абрам! – кричал зять. – Какой импресарио с мировым именем? Какая работа в варьете? Ты в своем уме?

– Да ладно тебе, – отмахивался он. – Я же пишу – «возможность». Никому ничего не обещаю! Кто пошустрее, может, и устроятся. А импресарио – вот, смотри! – махал корочкой диплома. – В типографии заказал, где визитки печатают. Красотища!

Авантюра, на удивление, удалась. Наплыв в открытую им танцевальную школу на втором этаже дома Анненкова был неслыханный, записываться ехали из Евпатории, Бахчисарая, Алупки, Ялты. Он переманил к себе, переговорив наедине в трактире, выпивавшую аккомпаниаторшу Розалинду Юрьевну, подкараулил вечером вышедшего после занятий в пащенковском танцклассе педагога Гурецкого обремененного большой семьей, посулил в случае перехода к нему платить в полтора раза больше.