Шрифт:
– Он не деревенский. Саша на лето к Федору Павловичу жить приехал. Сам Палыч в городе в университете науку преподает. А Саня у него в аспирантах ходит, – давала жиличкам пояснения Серафима.
– А зачем Палыч его на лето взял? Из жалости? Саньку жить негде? Или чтоб аспирант грядки Палычу полол? – не унималась любопытная Катька.
– Исследования у них тут.
– Полезные ископаемые ищут?
– Ищут. Только не полезные ископаемые, а ерунду какую-то.
***
В науку Сашу привела филология. В юности он чувствовал в себе задатки поэта и мечтал, что фамилия Горюнов станет такой же известной в России как Пушкин. На раз-два он поступил на филологический факультет в родном городе. Его определили в группу, где почти все студенты принадлежали к небольшой этнической группе. Они быстро и ладно курлыкали на своем языке, а вот с могучим и великим была проблема. Горюнов недоумевал, как их взяли на профильный факультет по русскому языку, если они в нем ни бельмеса.
К концу первого семестра стало очевидно, что никто не станет отливать в золоте поэтический дар Александра. Этнических горемык учили отличать существительные от прилагательных! Дело спорилось не быстро. Молоденькая преподавательница, болеющая душой за профессиональную честь, старалась, как могла.
– Ребята! Начнем с того, что вы слабенькие. Главное, признать свои ошибки, и дело пойдет.
– Да, да, слабенькие, – соглашались покладистые студенты.
– Будем развиваться. Каждый день станем отводить по пять минут небольшой игре. Я говорю вам букву, а вы мне на нее называете существительное. Например, говорю «А», а вы отвечаете мне «арбуз».
«Кретинизм какой-то. Неужто она серьезно?» – негодовал Александр. Преподша была серьезной донельзя и знала, что делает. Первые три дня игра шла туго, вместо существительных студенты выкрикивали и глаголы, и местоимения, и даже имена собственные. Но постепенно дело пошло, и самооценка студентов полезла вверх.
– Молодцы! – Радовалась за подопечных русичка. – А сегодня будем работать со сложными буквами. Назовите существительное на букву «Щ». В аудитории повисла тяжелая тишина. Казалось, было слышно, как под черепными коробками скрипят мозги. Народ был упорный и старательный, просто с педагогами в этнических деревнях не ладилось.
Наконец один из учеников поднял руку. Все смотрели на него с завистью. «Интересно, «щенок» или «щетка»? А может, он слово «щепетильность» знает»? – заинтересовался Горюнов.
– Ну, давай, Андрюша, называй нам слово, – подбодрила парня преподавательница.
– Щастье! – гордо выпалил тот.
– Аааа! Точно!!! «Щастье – щасливый», – защебетали студенты в аудитории.
– Ага-ага!
Всем было обидно, что не они назвали такое очевидное слово на «Щ».
«Отчего люди лезут туда, куда им лезть не нужно?» – все чаще задавался вопросом Саша, глядя на учебные потуги одногруппников. С годами вопросы множились. Ответов не было. Тогда Горюнов и поступил в аспирантуру по психологии.
Его научным руководителем стал Палыч. Теперь они вместе вымучивали научную парадигму по теме «Феномен прозвища в системе формирования личностной самооценки». Скобеевка была щедра на материал для исследования. Тут могли забыть чью-нибудь фамилию, но не прозвище.
Таких нюансов Серафима не знала. Впрочем, ей было не до Палыча с аспирантом. Она наряжалась в клуб. А ведь если бы не ее Васька, никакого собрания не было бы!
***
Некогда цветущая Скобеевка в 90-х годах прошлого столетия не выдержала испытаний переменами и загнулась. Кто мог, подался в город. Самые везучие, навроде Константина Георгиевича, оказались в Москве. Остальным пришлось искать работу в районном центре. В числе последних был Вася Трунькин. Он не чувствовал себя несчастным. Вася работал сварщиком. Профессия была востребованной. На жизнь хватало. Периодически случался калым. Василий отстроил себе избу через три дома от родителей и навещал мать с отцом каждый день
Жизнь Трунькиных была размеренно-благополучной. Трунькины-старшие получали пенсию, занимались скотиной, птицей и огородом. Василий в будние дни ходил на службу, вечером женихался с фельдшером Нюрой. Нюра была из местных. Веселая, жизнерадостная девушка нравилась родителям Васи. Серафима Кирилловна стала намекать сыну на свадьбу и внуков.
А что? Нюрку Вася любил. Наверное, они и поженились бы, но в семье Трунькиных случилась беда. Умер Васин отец. Как сказали врачи, из-за оторвавшегося тромба. Серафима Кирилловна как-то сразу сникла, постарела, а Василий начал пить. Новое увлечение пришлось ему по душе. Вскоре Васю поперли с работы, он утратил интерес к Нюре. Они расстались. Разбитая горем мать содержала семью на свою крохотную пенсию.
«Из князей в грязь», – констатировали деревенские жители новое положение Трунькиных. Кто-то из местных поведал о случившемся Константину Георгиевичу. Сердобольный племянник не мог остаться в стороне и ежемесячно стал присылать Серафиме Кирилловне пособие на бедность. Вася не испытывал благодарности к благодетелю. «Крысы! Кругом одни крысы!» – вопил в пьяном угаре Трунькин. – Все в город сбежали! Один я остался деревню подымать! А если китайцы придут? Кто вас защитит? Только Василий Трунькин! Я – надежда России! Я – бессмертный!» Поборник деревенского патриотизма и борьбы с китайцами, охочих до Скобеевки, достал всех хуже горькой редьки. Он денно и нощно терся вдоль чужих заборов и изливал безумную философию нечеловеческими воплями.
Несколько дней назад он так достал местных жителей, озабоченных посевной, что его избили. Не зверски, а чисто для науки, чтоб подольше не лез к народу со своими воплями.
– Сынок, миленький, убьют ведь ни за что. А ты езжай к брату Косте, чай не чужой, может, пристроит куда, – беспокоилась Серафима.
– А и поеду, – не стал отказываться от предложения сынок, и, взяв у матери денег на дорогу, умотал в Москву.
Первые два дня он старательно пропивал материны деньги. Когда деньги кончились, Вася пошел в фирму брата. Пешком. Через всю Москву. Денег на метро не было, зато было вдохновение и душевный подъем: Трунькин шел уличать московского кузена в отсутствии патриотизма.