— Пришла, — улыбнулся Ярослав.

Я кивнула — слышала их разговор с няней, слышала, как хлопнула входная дверь. Катька нашла взглядом папу, но улыбаться не стала. Занята делом.

— Можешь сходить в душ, я еще не ухожу.

Я бы могла остаться и на ночь. Какая разница, где не спать? Засыпать мне было еще сложнее, чем Катюше. В больничной палате я прислушивалась к дыханию сына, дома к тому, как мерно тикают часы. Здесь уснуть даже проще было — на радостях, что ребенок убаюкан. Но тем не менее я продолжала уходить к себе, стремясь сохранить остатки дистанции, которой еще недавно так гордилась.

— Оставайся, — предложил Ярослав вернувшись из душа. — Я тебе постель в детской, там удобная софа.

— Согласись, это будет слишком странным.

Словно не странно то, что я приезжаю сюда, как на работу, к этой маленькой девочке. И спросил бы меня кто, зачем я это делаю, я не смогла бы найти ответа. Разве можно это объяснить? А я…я чувствовала себя обязанной. Она такая маленькая, эта крошка. И мне отчаянно хотелось додать ей то, чего она не получала — хотя бы этих самых глупых сюсюканий. Над каждым младенцем сюсюкать должны, а Ярослав не умеет, няня — не хочет. А я просто чужая тетя, охочая до донорских материалов. Это — нечестно. И я неуклюже задабриваю карму, задабриваю эту малышку, хотя она и не понимает ничего.

— Вина?

Я подумала и кивнула — какая уже разница? Так может уснуть смогу. Тем более сидеть вот так молча вечерами с Ярославом тоже уже вошло в традицию. Чай мы пили, кофе, алкоголь — неважно. Все равно молчали, перебрасываясь редкими короткими фразами, случайными взглядами, словно боялись оба переступить черту, за которой точка не возврата.

— Иногда мне кажется, что она похожа на тебя, пусть это и абсурдно.

Я посмотрела на девочку — лежит на животе. Голову тяжелую задирает наверх упрямо, та чуть покачивается от напряжения. Опирается на локти. Перед ней — игрушка. Мячик, который мягко подмигивает разными цветами, заманивает. Так ей его хочется, этот мячик, кулаки сжимает, дыхание участилось. Я могу ей его дать, но тогда она потеряет интерес. Ей важно сделать это самой. Но хватать игрушки еще не умеет. Собрала все силы, потянулась к мячику, но сумела лишь толкнуть его кулачком, вскрикнула даже от огорчения.

— Она на тебя похожа, — ответила я. — Смотри, какая упертая.

Я залпом выпила вино, все равно не за руль — на такси поеду. Подумала, что наша жизнь вдруг превратилась в какой-то сюр, в пародию на жизнь. Разве могла я такое представить девять, восемь лет назад? Нет.

Мельком поднимаю взгляд, смотрю на Ярослава. Снова некстати думаю — как он красив. Всегда был самым красивым. И всегда считал свою красоту чем-то должным, не придавал ей никакого значения, не пытался ею пользоваться. И детей красивых делает, белобрысых только…

Сидит, в расслабленной руке бокал. Он и не пьет даже, густое красное вино почти не тронуто. Не то, что я. Он так близко, что я вижу волоски на его руках. Россыпь мелких родинок у локтя — их пять, еще в прошлой жизни посчитала, тогда, когда еще считала этого мужчину безоговорочно своим. Неожиданная горечь затапливает душу, я к ней не готова, не могу ей противиться.

Буду смотреть на девочку. Так безопаснее. Только Катя уснула, положив щеку на кулачок. Все, теперь я тут не нужна. Нет больше причин оставаться.

— Я тебя отвезу, — говорит Ярослав. — Я не пил.

— Глупости, — фыркаю я. — Сейчас только ребенка разбудишь.

Он со вздохом соглашается. Выходит меня проводить. На улице ветрено и прохладно, я в плаще, который сейчас комкаю в руках. Я тяну время. Мне хочется невозможного. Ярослава. Просто на вечер. Напрокат. Я знаю, что он не сможет мне противиться, мы же инь и янь, черт подери. Но я не нахожу в себе сил сделать первый шаг. Тогда, в ту ночь меня толкало отчаяние, а теперь оно мерно дремлет, став родным и уже привычным.

— Останься, — вдруг просит он.

Я ждала этого. Стою к нему спиной, по коже — мурашки. Меня разрывает на части. Знаю, что бежать нужно. Но так хочется остаться. Отвлечься от всего. Ярослав — не Антон. В моей внутренней градации грехов все сместилось, и бывший муж вдруг кажется меньшим злом. Он — в моей команде. Команда развалится, когда сын станет здоровым. А еще мой муж — таблетка. Та, которая позволяет забыться.

Я медлю, не в силах решиться. Мужская ладонь касается моей шеи, чуть отодвигает в сторону волосы, поглаживает нежную кожу за ухом. А потом просто меня к себе разворачивает. И я рада тому, что ничего решать не пришлось. Все решили за меня. А сейчас я остро нуждаюсь в том, чтобы быть слабой и безвольной. У меня на это еще два дня, а потом снова в больницу, и я снова стану самой сильной — для сына.

Я позволяю себе целовать его. Принимаю его поцелуи. Глаза открываю, смотрю на него. Так близко. Нос раньше идеально прямым был, сейчас с легкой горбинкой — когда ломал? На нем едва заметная россыпь веснушек — отпечаток весны. Ресницы темные густые, как у Илюшки совсем… Стоп, женщина, не думать сейчас о сыне.

— Гори оно все синим пламенем, — с каким-то отчаянием говорит Ярослав.

А я смеюсь. Наверное, это тоже отчаяние. Обнимаю крепко. Сержусь, что пахнет гелем для душа — мне всегда нравился его запах. Приходил с работы, а я прижималась к нему, вдызала полной грудью, Ярослав меня токсикоманкой называл…