Шрифт:
– Деда! – кричал мальчик, как можно ближе придвинувшись к Николаю Даниловичу, – Деда!
– Что, внучек? – так же громко возвращал дед, не отрывая взгляда от дороги.
– А зачем газовать, когда переключаешь скорость?
– А?
– Газовать?
– Что, внучек? Говори громче, я не слышу!
– Зачем ты газуешь, когда переключаешь скорость?
– А, это… чтобы сравнять обороты, внучек! Если не перегазовывать. То шестерни внутри коробки передач быстро изнашиваются. Потому что валы не могут. Валы не могут сразу поймать нужное соотношение. Для совместного вращения, – Николай Данилович с силой выкрикивал каждое слово, делая паузы, чтобы набрать в лёгкие воздуха,
– Внутри коробки вращаются. Несколько валов. На каждом из которых ряд. Есть ряд зубчатых колёс. Разница в диаметре шестерёнок. И конфигурация, в которую они собираются при переключении передач. Позволяют машине ехать быстрее или медленнее.
– Поехали быстрее!
– Мотор захлебнётся, внучек. Нельзя! Чем ниже передача, тем круче уклон. Может преодолеть автомобиль. Сейчас мы едем на первой передаче. Но уже скоро поднимемся в гору. И я включу вторую, – поедем быстрее! Потерпи!
– …
– Нужно выжать педаль сцепления. Включить нейтральную передачу. Отпустить сцепление и продавить акселератор. Поймать нужный момент во время снижения. Во время снижения оборотов. И после этого включить пониженную передачу, – продолжал нагружать голосовые связки Николай Данилович, на старый лад называя педаль газа акселератором: он упорно не пускал в свой словарь новые названия вещей, к которым издавна привык.
На любой вопрос внука старик старался дать развёрнутый ответ, часто подкрепляя его доводами, обоснованиями и короткими справками из курса соответствующего предмета. По этой причине мальчик очень любил обращаться к дедушке, когда появлялись какие-то вопросы, ответы на которые были нужны позарез. Он хотел было ещё спросить, почему «акселератор», но почувствовал слабость в голосе и отложил на потом.
Машина въехала в гору и двинулась быстрее по глубокой, накатанной колее. Двигатель заработал ровнее и тише. Чем ближе они подъезжали к лугу, тем сильнее теснилось у мальчика в груди какое-то суетное, неясное чувство, – то ли беспокойство, то ли сожаление о предстоящем деле, – разобрать он его не смог. Ясно было одно: прерывать движение не хотелось, потому что по прибытии их ждала тяжёлая, утомительная работа.
Недалеко на горизонте дорога обрывалась, круто спускаясь к подножию – в самую балку. Там и дедов луг. Мальчик знал это, потому что предыдущие два года он так же, как и ныне, неизменно приезжал сюда в течение двух первых недель июня собирать сено.
В этом году траву уже скосили специальными машинами, оставив нетронутыми участки с крутым уклоном и несколько рельефных островков по ту сторону яра. На этих участках придётся работать косами.
– Деда, а зачем эта педаль? – спросил Данил, указывая на рычаг по правую ногу, как только они стали спускаться, и грузовик покатился на нейтральной передаче, периодически сдерживаемый водителем через педаль тормоза.
– Это привод стартера. Без него полуторка не заведётся.
«Ах, вот зачем дедушка носком правой ноги жмёт стартер, а пяткой той же ноги давит акселератор!». Пока мальчик додумывал для себя все эти примитивные, но вместе с тем и внушительные вещи, Николай Данилович пытался совладать с люфтом рулевого колеса на спуске, – так, что мальчику пришлось отвлечься. Тогда он сделал для себя ещё одно открытие: чтобы управлять большими машинами, руль нужно постоянно вертеть вправо-влево.
Раскалённая добела, покрытая толстым слоем пыли полевая дорога держала глаза старого человека в напряжении до самого яра. Данил наблюдал, как пот ручьями сбегает по морщинистым скулам и шее на грудь дедушки, мгновенно впитываясь в текстиль рубашки и дополняя фактуру ткани белыми солевыми разводами.
Наконец, машина остановилась, дед заглушил мотор и вдруг! очень. резко! стало так Тихо, что уши повело в сторону затылка – вероятно, рефлексом зацепиться хоть за какой-нибудь раздражитель. Мальчик спустился на подножку, и сознание стало потихоньку наполняться окружающим пейзажем.
Вместе с шелестом травы и стрёкотом кузнечиков, в слух проникали какие-то необъяснимые, трескучие шумы, исходящие от заглушенного мотора автомобиля: что-то негромко и протяжно шипело, что-то со скрежетом обрывалось и стукало…
На все четыре стороны – ни деревца: одна степь и трава, скошенная третьего дня, уложенная валками из-под косилки, уже пожелтевшая. А по краям балки, – там, куда не добралась сенокосилка, – высокая, сочная трава, будто море, волновалась под ветром, переливаясь всеми оттенками зелёного – от насыщенного густого до разреженного бирюзового.
На синем небе – ни одного белого пятнышка. Солнце поднялось над горизонтом и, несмотря на то, что было раннее утро, угрожающе припекало через одежду.
Николай Данилович, покряхтывая, но вместе с тем и по-молодецки, упёрся одной ногой в заднее колесо и, уцепившись за правый борт, запрыгнул в кузов. Оттуда аккуратно спустил вилы, две косы и спрыгнул на землю сам. В руках он держал старый оселок, траченный в своей середине многочисленными оскользами металла.
У мальчика были свои, специально под него сделанные, вилы с коротким черенком и такая же коса. Дед три года назад научил его, как удерживать полотно под правильным углом, как стоять, как поворачивать корпус туловища, чтобы трава ложилась под корень аккуратными валками.