– Давай о том дне.

– Это было в мае. Я сидел на холме в Коломенском парке. Знаешь, там такой холмик есть, весь поросший травой. С него открывается хороший вид на реку и набережную.

– Знаю, я там был.

– Было что-то около двенадцати дня. Я просидел там целый час, потом спустился в камыши и совершил свой последний в жизни намаз. Вот это и был тот самый день. Я тогда так и понял для себя: этот – последний. При чём, случилось это где-то в середине молитвы. Мало того, что я буквально уже заставлял себя совершать салят, так и последние два ракаата я очень спешил. Сделал её быстро, а когда отпустил таслим, с облегчением свернул коврик и больше его не доставал.

– Сколько ты оставался примерным правоверным?

– Около пяти лет.

– Когда начали точить сомнения?

– Через год, как я начал понимать религию.

– Любое начало – начало конца. Ты был готов к этому?

– Нет! В том-то и дело. Был бы готов с самого начала, не было бы так больно потом.

– И, тем не менее, ты принял такое решение. Взвешивал?

– Вряд ли. Просто решился. Можно было бы и дальше продолжать молиться, – тем более, что я жил не один. Но стало мерзко от того, что придётся лицемерить. На следующий же день я снял квартиру и съехал от братьев, с которыми прожил два года. И знаешь, что я сделал первым делом, когда понял, что больше не стану обращаться к богу?

– Что?

– Пошёл в магазин и купил себе сигарет. Я закурил.

– Очень разумный поступок.

– Слушай. Я сидел на том холме и смотрел вокруг. Близились майские праздники, и люди были красиво одеты, у всех было приподнятое настроение. Они веселились, понимаешь? Парни обнимались с девушками, ели мороженое и катались на велосипедах. Девушки заигрывали с парнями и весело смеялись. Я завидовал! Чуть ниже меня на траве отдыхали две девушки. Красивые, насколько у меня получилось оценить их со спины. Одна из них сняла свою тунику и осталась в белой майке. На второй были короткие джинсовые шорты и блуза с коротким рукавом. Верхние пуговицы были расстёгнуты. Она легла на спину, и я увидел всё. Даже соски.

– Чего ты понёс, будто Набоков?

– У меня тогда именно такие впечатления и были! Я на всю свою жизнь запомнил и цвет, и размер, и форму её сосков. Только подумай: я два года жил в этом городе один, без жены. Два года у меня не было женщины. Я не позволял себе ничего такого. Временами от тоски просто на стену хотелось лезть! Грызть штукатурку зубами. Вот это самое и заставило меня бросить своего бога.

– Зависть и похоть.

– Да уж. Мухаммад говорил, что не придумал Аллах для мужчины испытания сильнее, чем женщины.

– От напряжения у меня так сильно налился член, что, кажется, истекал прямо в трусы. У меня недостало смелости подойти и познакомиться с ними. Оставаться там я тоже больше не мог. Встал и пошёл в камыши, чтобы совершить намаз. Мне хотелось остыть, забыть это всё. Но, как бы я ни старался, они преследовали меня на протяжении всей молитвы и много после. Я просто не мог не думать о них.

– Выходит, тебе хватило одной весны среди людей, чтобы бросить своего бога? Не очень сильна была твоя вера в таком случае.

– Нет. Говорю же, это был только повод. Причина была в другом.

– А разница?

– Зайцев в своё время объяснил разницу. Скажем, тебе не нравится мой нос. Утрирую, конечно. У тебя огромное желание набить мне морду. Ну, случается такое: смотришь на человека, и понимаешь, что с удовольствием надрал бы ему задницу. Бесит! Вот околачиваешься ты рядом, намеренно ища со мной конфликта. И тут я нечаянно наступаю тебе на ногу. Естественно, ты поднимаешь шум и, пользуясь случаем, даёшь волю кулакам. Нога – повод, а причина – твоя антипатия.

– И что?

– Так вот те две девушки были только поводом, чтобы решиться. Причина была в другом.

– Слабость к женскому полу?

– Религия ислам – лёгкая религия. На этом настаивал пророк. Да и сам я нашёл её такой. Среди прочего мне нравилось, что между Аллахом и верующим нет посредников: ты обращаешься к нему напрямую. Здесь огромный потенциал для развития личной ответственности перед богом; в автономии, если угодно.

– А как же всепрощение Аллаха?

– Всё, что ни сотворит сын Адама, Всевышний прощает. Кроме многобожия, разумеется. Это привлекает многих. Только нужно выполнить некоторые условия, прежде чем обращаться к Богу с мольбой о опрощении. Первое: искреннее намерение не возвращаться к греху. Как только оно появилось в твоём сердце, – можно приступать к тауба. И это очень правильно, знаешь. Действительно, какая человеку польза от обращения к Богу, если он не поймал сам себя на раскаянии, не пообещал самому себе не возвращаться к содеянному? Вот и я: сделал гадость, и раскаялся. Это случилось в месяц Рамадан.

– Что за гадость?

– Все постились, а у меня случилось семяизвержение.

– Это естественно. Случается. Где тут гадость?

– Я помог.

– Дрочил, что ли?

– Не так, чтобы… там дрочить не надо было. Напряжение было таким сильным… Это было днём. Настолько сильное, что он долгое время не принимал нормальное положение. Я тогда умывался холодной водой, пробовал принять душ, но от этого распалялся ещё сильнее. Мысли путались, я не мог сосредоточиться на молитве. Тогда я силой взял его на изгиб, пытаясь сломать. Только я так и не отпустил его. Сдавил ещё сильнее. И кончил от этого.