Я открываю кран и подставляю ладони воде. Я набираю воду в них и пью, набираю снова, чтобы омыть лицо. Вода может быть отравлена и мы пьем её, не подозревая об этом. Мне становится жарко от таких мыслей. Я осматриваю комнату и понимаю, что это не моя комната. Эта комната дана мне, чтобы я потребляла здесь их бесконечные товары, это место для совершения акта приобретения и получения вещей. Раньше я пошла бы в магазин, а теперь из ящика в стене все появляется само, стоит оплатить заказ. Но не всё я могу купить здесь. Я пробовала найти книги в бездонном электронном магазине. Но этого нет. Как нет картин, фильмов, билетов в музей, сонат Баха или Библии. Мы живём, но для чего мы живём? Не для чего а для кого-то, подозреваю я, заглядывая в свои красные глаза. Кран закрыт. Идут минуты одиночества, за которыми вечность.

Как можно признать себя виновным в преступлении, не совершив его, но слушая обвинения от других? У него есть право жаловаться на меня, и надеюсь, он им воспользуется. «Распни его» – кричали иудеи прокуратору. И так же будет он, этот нежный и глупый юноша, кричать обо мне. Я не боюсь этого. Я боюсь сойти с ума. Тогда ничем я не буду отличаться от остальных, только поить меня будут из миски и весело ездить на мне по саду.

Образы плыли перед глазами, сталкиваясь друг с другом. Некоторые из них валились, другие лишь смешно кренились набок, и так могло продолжаться долго, но её посетило чувство голода. Оно пришло ниоткуда и поселилось внизу, под легкими. Конвейер с цветными картинками остановился и руки сами потянулись к пульту, чтобы найти подходящие оттенки и быстрее насытить себя. Теперь уже изнутри. Время, не обращая внимание ни на кого, продолжало течь сквозь кран, сквозь воду в этом кране и сквозь людей, что были до и будут после.

П

Как сильно текут слёзы. Никогда со мной такого не было. Я даже перед этим мистером без имени никогда не старался так лить их. Ни за какие обещания пополнить баланс. А здесь так разошёлся, что даже жалко себя стало. Как же так я себя не берегу? Оно обидело меня. За что так? И ведь ничего плохого не сделал. Я просто говорил, что думаю и всё, как же так вышло? Просто оно плохое. Вот и всё. И нечего об этом думать, только голова заболит.

Я считаю, что если к тебе хорошо, то и ты хорошо. И без обижаний. Ведь что нужно тому, кто к тебе обращается? Нужно признание. Признание его, как… человека. Вот я, например, обращаюсь к своим подписчикам и они признают меня, ставя одобрения. Да, я получаю за это на баланс, но не это же моя цель. Я за здоровый образ жизни, спортивное поведение. Я верю, что это помогает достигать цели. И я говорю об этом, а они слушают меня и, ставя свои одобрения, то есть одобряя то, что я делаю, признают меня. Делают меня, так можно выразиться.

А оно придумывает слова, а потом хочет, чтобы я понимал, что оно говорит! Как же это ещё назвать, как не издеванием надо мной? И ведь так делает со всеми. Я не видел этого, но теперь я думаю именно так. Оно не хочет, чтобы такие как я, человек, который делает что-то для других, получал это признание. Я думаю, оно завидует мне. У неё-то нет такого количества подписчиков. Я не видел, но я так думаю. У оно. Ведь кто же будет будет подписываться? Только, кто желает быть обижанным.

Мы здесь хорошо живём и хорошо себя чувствуем. А что оно портит всё, так это лишь указывает, что оно не на месте. Нужно оно в другое место отправить. Всем будет хорошо от этого. Нам всем. Мы друг другу помогаем во всём, говорим хорошие слова про одежду или игру. Мы не делаем друг другу плохо. Никто не плачет от другого. Только от мяча было, может, ещё из-за мелочей каких-нибудь. Но никто не испытывает от других то, что испытал я от оно. Мы признаём друг друг друга такими, какие мы есть. Мы все разные, но как мы говорим, это даёт нам радость. Потому что мы разные, но мы вместе. И мы не обижаем друг друга. Мы не смотрим, какой человек. Это не важно.

У неё ничего не получится. Мы вместе и мы не обижаем друг друга. У оно.

Он перевернулся на спину, вытер остатки слёз и принялся разглядывать потолок. На потолке не было ничего особенного: на белом фоне проступали очертания молочных стекол светильников. Он представил, что она – это молочное стекло, а они, остальные они, – белый потолок. И их было больше.

3.0

Скудная полоска неба проглядывала через стеклянную стену её комнаты. Девчонка лежала на диване. Одна рука свесилась на пол, другая расположилась на груди. Голова повернута сильно вправо. Можно было подумать, что мы имеем дело с несчастным случаем или убийством. Глаза моргнули раз, потом ещё. Она обманула нас, а мы поверили.

У окна стоял человек. Это был мужчина. Он смотрел в сад, лица его было не видно. Широкие плечи и спортивное телосложение выдавали в нём любящего себя человека, возможно в чём-то нарцисса. Человек повернул голову. Это был Наблюдатель. Девчонка моргнула и наблюдатель исчез. Моргнула ещё раз и мужчина у окна появился снова. Так она забавляла свой разум, щекотала себе нервы и ждала, когда ей надоест эта игра, не имеющая ни конца, ни победителя. Время уходило за горизонт, диван изнемогал от её присутствия, и нечего было предложить самой себе, кроме как отправится в путешествие по собственным мукам. Она хотела его видеть и чувствовать. Остаться наедине, а не наблюдать в саду. Наслаждаться им, а не в сотый раз думать о нём. Ещё хотелось шампанского и ходить обнаженной из комнаты в комнату, поглядывая в окно сквозь тонкую занавесь из тюля, но не было ни того, ни другого.

Стало душно от собственного бездействия. Она скинула робу и совершенно обнаженная подошла к стеклу. В её комнате, как и у всех здесь, не было штор из газовой ткани, а был лишь выходящий из недр потолка плотный экран, не пропускавший свет, который опускался и поднимался автоматически с приходом времени сна или бодрствования; и теперь он был поднят. Она смотрела вниз, на сад, ведь больше смотреть было некуда во всем здании, из любого окна. Глаза её медленно двигались, рот чуть приоткрыт, под ладонями холодило стекло. Но что это? Она смотрела замерев, дыхание перехватило, пульс усилился, губы озарила улыбка. Девчонка увидела, как он там внизу, поодаль от остальных, как всегда и так же поступала и она, и это сходство так нравилось ей; он безмятежно лежит на широкой скамье, прикрыв глаза. Она не отводила взгляда, ей хотелось облизать стекло и чтобы в этот момент он посмотрел на неё, но он открыл глаза раньше и вместо ожидаемого ею восторга или хотя бы улыбки, она увидела лицо человека сильно удивленного и одновременно сконфуженного от увиденного. Она приложила разгоряченный лоб ко стеклу, увидела себя со стороны и ей это не понравилось: развеялось очарование, потухла страсть, подступил стыд. Девчонка хлопнула рукой по по прозрачной поверхности от безысходности и сбежала обратно на диван. Слёзы очищали разум от скверных мыслей.

Наблюдатель сначала не поверил своим глазам. Он помнил, где находится окно Девчонки и периодически, выходя в сад, украдкой смотрел туда, но лишь один взгляд, а после осматривал свои владения и населяющих эти владения жителей, погружаясь в мысли о глобальном своём проекте, о его состоянии на сегодняшний момент и, конечно, о его славном будущем и пользе, которую он принесёт. Для него польза была главным результатом, хотя до конца он сам не понимал, как выразить эту пользу, в чём она проявится и каким образом он и его последователи будут её измерять, чтобы получить или не получить удовлетворение от проделанной работы. В любом случае, сейчас он находился в самом начале пути, когда за спиной от прежней модели общества остались лишь руины и новый формируемый им и его помощниками уклад только начинает насаждаться, когда продолжают писаться инструкции и догмы, когда совершаются и исправляются ошибки, когда много работы, которая перекрывает всё время, и даже иногда дыхание, когда мысли ещё вертятся в круговороте событий и всё, что ты хочешь – продолжать идти вперед, а лучше бежать, чтобы скорее не то что увидеть ту самую цель, но хотя бы ощутить и узнать её легкие очертания и дай бог, чтобы это не был мираж, наконец-то остановиться и перевести дыхание и отметить на карте ту самую заветную точку. Этот привычный ход мыслей нарушил один взгляд на её окно. Нет. Ему не не показалось. Из памяти, как из дыма, а на самом деле пара, появилось воспоминание, когда она принимал душ у него в комнате. Огромное стекло, за которым была она сейчас точь в точь походило на стекло душевой. Сейчас она откроет воду и все повториться. Но вместо этого, она вновь исчезла, хлопнув не дверью, как в тот раз, а своей маленькой аккуратной ладошкой, так же беззвучно и внезапно.