— Артур, я понимаю, это твой подарок, но я не возьму его с собой. Нет. Мне он не нужен. Пусть тут остаётся.

Господи, что я несу вообще? Детский лепет какой-то. Просто я не хочу брать этот телефон. Имею право?

Крымский, до этого сидящий на кровати, упирается руками в колени и плавно поднимается. По лицу проходит судорога, но мгновенно меняется настороженным выражением. Серые глаза сосредоточены на мне, впиваются дротиками в кожу, исследуют, ощупывают. Кажется, Артур способен просочиться в мою голову одним только взглядом, но я и это выдерживаю.

— Романов, да? Он тебе звонил?

Мои глаза расширяются так, что веки болят.

— Откуда… Поехали! Быстрее уедем отсюда.

Я направляюсь прямиком к двери, крепко прижимая сумку к себе. До боли в пальцах, до впившейся впряжки в кожу на животе.

— Злата! — властный окрик и тяжёлые шаги за спиной.

Скрипит дверь в кухню, меня бросает в холодный пот. Чёрт, я не хочу ничего усугублять. Я просто хочу уехать! Но Крымский вряд ли послушает меня — он будет делать то, что считает правильным, даже если кому-то это сильно не понравится. Как мне сейчас.

— Блядский Коля, — несётся хриплое, а после грохот.

Пугаюсь. Вздрагиваю всем телом, но ноги сами меня несут к кухне, где снова что-то громыхает.

— Зачем? Не надо было! — смотрю на разбитый телефон, который Артур топчет с настоящим остервенением, а несчастный аппарат уже рассыпался на мелкие части. Если бы предметы умели стонать, мобильный определённо оглушил меня своим страданием.

Мне жалко денег, которые Артур на него потратил. А ещё мне страшно. Потому что во взгляде Крымского такой яростный огонь сейчас, что с ног сносит. Отшатываюсь назад, не в силах с этим пламенем бороться. Сглатываю комок, хватаю себя за шею, задыхаюсь.

— Артур… не надо. Поехали?

Моя попытка достучаться до него сейчас такая же жалкая, как вся моя жизнь. Бездарно прожитая, потраченная на человека, который однажды превратился в чудовище. Палача. Подонка. Жизнь, потраченная на ерунду, словно фарс.

Но ведь всё ещё можно изменить, можно! Начать сызнова, вложить все силы, которых осталось так мало для борьбы, в постройку нового будущего. Постараться забыть. Ведь уже почти прошли кошмары, время лечит, вылечит и меня. Просто нужно пережить эту бурю, бушующую в стылых глазах.

Поразительное зрелище — глаза Крымского. Там, внутри, под толстой коркой льда пылают целые континенты, а города стираются в пыль, щедро усыпая растрескавшуюся землю жирным пеплом.

Мужчина рядом со мной злой, бешеный, и на миг вижу не Артура Крымского — человека, которому вдруг смогла довериться. Человека, разрушившего план холодной и расчётливой мести одним прикосновением тёплых пальцев и жёстких губ. Сумевший вернуть меня к жизни.

Сейчас это дикий зверь, и мне на мгновение кажется, что слышу лязг цепи, с которой он вот-вот сорвётся.

— Почему ты мне не сказала? — вырывается из его бурно вздымающейся груди рычание. За один размашистый будто бы пьяный шаг Артур оказывается рядом. Ловит пальцами мой подбородок, сжимает его так крепко, что вполне возможно останутся метки, и заглядывает в глаза.

Просто смотрит, и меня уносит багряными волнами его ярости. Она просачивается в меня отравленным туманом, и на самом дне души копошится страх.

— Артур, я… успокойся.

— Я убью его. Понимаешь? Убью. Я возьму этот грех на свою душу, но такой твари нельзя жить.

Мне кажется, он говорит не о Коле. Вернее не только о нём. Но Артур не даёт мне озвучить копошащиеся в голове вопросы. Его губы находят мои с ювелирной точностью, и злой поцелуй выбивает всё из моей головы. Все страхи за себя и сомнения. Ведь мне на минуточку показалось, что он может… ударить меня. Что зверь, сорвавшийся с цепи, набросится, разорвёт слабое тело в клочья, оставит после себя лишь переломанные обглоданные до полированной белизны кости.

Но показалось.

Артур не целует, он борется. С собой, со мной и за нас. И я обвиваю его шею руками, прижимаюсь крепче. Отчаянно хочется большего, хоть на это и совершенно нет времени. Ни минуточки.

Мы мчим в машине на запредельной скорости. Артур держит руль до почти различимого хруста костей, дробящихся изливающейся из него тёмной злостью. Стоит приглядеться внимательнее, и можно заметить клубящуюся вокруг Крымского ярость. Желваки ходят под кожей, а пятна от не до конца сошедших гематом кажутся ещё ярче. Настолько Артур бледный в этот момент. Напряжённый. Свитый в тугой комок, замотанный морскими узлами. Тронешь пальцем или словом — рванёт, и тогда не выживет никто.

Мы не говорим ничего, молчим, и все слова сейчас кажутся лишними. В моей голове вспышками мысли, образы. Я пытаюсь сложить два и два, найти ответы на все вопросы, но у меня не получается собрать мозаику. Слишком много деталей отсутствует, и мне никак не удаётся их найти.