И не я один так думаю. При возможности приглашу вас на рабочую встречу с коллегами. Если интересно, поприсутствуйте, послушайте. Для понимания положения вещей – не лишне.

– Вы так считаете?

– Убеждён. Нужно не только помнить – нужно не расставаться. Хранить эти связи, обновлять, питать смыслом. Одним нам тут никак не выдюжить. Может быть, мои послания вашему батюшке и есть те самые незримые нити, без которых – хаос и тьма. Вам это никогда в голову не приходило?

Принято у нас уповать на некие потусторонние силы, которыми наш порядок вещей и держится. А то, что у каждой из этих сил есть вполне конкретные имя и фамилия – знать не хотят. Так удобнее лабуду народу гнать – всё кивать не на кого. То бишь вроде есть на кого. Но кто это – уже и повыветрилось…

– Погоды нынче ветреные.

– Поэтому – внимательнее со сквозняками…

4.

– Маш, как ты думаешь, от мёртвых что-нибудь зависит?

– От них всё зависит, – промычала Маша и перевернулась на другой бок. Она была девушкой прямодушной, и потому ей верилось.

С Машей мы встретились в странной компании, стихийно сложившейся тихим майским вечерком на квартире у шапочного знакомца. Он всерьёз коллекционировал дореволюционные почтовые карточки с приторными дамочками и любил время от времени под рюмашку похвалиться своими приобретениями. Никто ни черта в этом не понимал, но хозяина не обижали – хмыкали со значением, подолгу крутили пожелтевшие картонки в руках, кивали удовлетворённо. Превосходные дагерротипы! Чем не повод?

Народ в тот вечер собрался незнакомый, но типажный. Вот бородач-физик, развесёлый рубаха-парень с бесконечными рассуждениями о боге во всё. Рядом – не менее щетинообильный художник, убеждённый в неизменной пагубности успеха. А за ним – напрочь лишённый головной растительности бизнесмен, увлечённый натуралистическими мемуарами о своей алкогольной юности…

Впрочем, между тостами и братаниями гости порой вспоминали о причине собрания и пускались в вежливые дискуссии о природе коллекционерства. Удивлялись, одобряли, чмокали языками. По мере опустошения стеклотары речи их становились всё горячее, твёрже, восторженней.

Гости находили филокартистов людьми несравненными, а хозяйское собрание ветхих картонок – самым впечатляющим. Победоносно расцветало ощущение целебности собирательства как образа жизни. Самого, может быть, безошибочного…

И вдруг благую атмосферу крепнущего единения, осознания истинного смысла и воздаяния должного легко отравила короткая сентенция, брошенная поперёк разговора.

– Никакая из этих фоток линялых и для сортира не годится – краями поранит.

Машин голос был низким, хрипловатым, спокойным. В повисшей тишине она поднялась из-за стола, кисло оглядела присутствующих, отправилась в прихожую. Потом вернулась, залпом допила свою стопку и шумно выдохнула:

– Ну, я пошла.

Трудно объяснить, почему я через минуту кинулся её догонять. Какой чёрт меня дёрнул? Может быть, воспалённая старкой душа откликнулась на правду? Или глупая выходка безыскусностью своей зацепила?

Я настиг её через квартал. Скандалистка шла быстро, руки в карманы, на оклики не оборачивалась. Пришлось приобнять с бережным укором.

– Ну, что ты, Маша?

– Козлы трескучие! – пробасила она.

– Чёрт с ними.

– Согласна.

Маша напоминала насупленного птенца-переростка, на всякий случай дыбящего пёрышки во все стороны. И когда я погладил её по голове, она встряхнулась по-птичьи, глянула остро и промолчала. Только ещё круче нахмурилась и втянула голову в плечи.

Бродили долго. Кружили по кривым переулкам, выходили на безлюдную набережную, поднимались по стёсанным лестницам. Я говорил, что каждая из паршивых открыток – всего лишь пароль, по которому самые не схожие друг с другом люди, глядишь, и сходятся. Что неважно, из каких времён в какие и с чьей подачи листок этот несчастный перелетел. И что там нарисовано – тоже без разницы. Фишка вовсе не в нём. В нём-то самом как раз ничего худого и нет… Маша слушала не перебивая и сосредоточенно вглядывалась в густеющую уличную темноту, где кучно светились раскалённые августовские листья.

– Пойдём лучше ко мне, – резонно резюмировала она на третьем часу моциона.

И мы пошли.

5.

– Иван Иванович хотел с вами поговорить, – сообщил милый знакомый голосок, – переключаю…

Могла бы поинтересоваться, а хочу ли я. Впрочем, любопытно, что это он вдруг…

– Здравствуйте, здравствуйте! Рад слышать. Не читали сегодняшнюю «Госгазету»? Зря. Газеты читать надо. Мнения изучать. И нынешних. И из наследия. Важная, надо сказать , составляющая. Весьма. Как правило это обстоятельство недооценивают. А мнение мёртвых – это не мёртвое мнение…

Так вот. В нынешнем номере – информация о мероприятии, которое всем нам небезыинтересно. Да-да, именно то собрание, которое планировалось… А вот скепсис ваш мне представляется неуместным. В самом деле… Мы ведь не то что должны – обречены выступать в объединённой шеренге. А как иначе? Если кто в лес, кто по дрова – таких дров наломаем – разве что поджигай. Это не прихоть и не вопрос чьего-то там честолюбия. Это необходимость – деваться-то некуда… Так что жду и очень рассчитываю на правильное понимание. Вы произвели на меня очень приятное впечатление…